Свежая серия изо всех сил пытается успеть появиться в 2017 году.
Как всегда, бесконечное спасибо Лисы по ту сторону дождя за работу со мной и с текстом.
С Новым Годом, и пусть дальше будет лучше!
9. Исторические корни волшебной сказки
9. Исторические корни волшебной сказки.
Новый год неотвратимо наступал. Выстроились в витринах магазинов одинаковые правильные пирамиды мандаринов, и гирлянды колбас, за ними вырос лес белых пластмассовых новогодних елок, и для полного соответствия рассказу Куприна про чудесного доктора не хватало только несчастного поросенка с зеленью в зубах – и, собственно, самого чудесного доктора.
Праздничного настроения, впрочем, не было совершенно. Новый год предстояло встречать в пустой квартире вдвоем с младшей: Наташа со старшей все еще лежали в больнице в Москве. Каждый вечер они звонили домой – Наташа жаловалась на тараканов и медицинскую неопределенность, зато старшая, напротив, уже нашла себе целую кучу приятелей (двое из них не говорили по-русски, а один из них и вовсе оказался глухим, но детям это, разумеется, совершенно не мешало), научилась переводить рисунки через копировальную бумагу, обожала какие-то пряники в шоколаде, которых в Перми не было, и серьёзно рассчитывала, что останется жить в НИИ педиатрии навсегда, даже если для этого нужно каждый день сдавать кровь.
Зато младшая с каждым днём ныла всё сильнее, рвалась в Москву (кажется, не столько за сестрой, сколько за телевизионной рекламой МакДональдса!) и рисовала Кремль. Поскольку Кремль в основном встречался ей в старых энциклопедиях или на черно-белом экране, он получился синим, и эта синева разрывала шаблон и Серёгино сердце. Как и то, что он каждый день после работы забирал дочь из садика самой последней, каждый раз стараясь не реагировать на комментарии воспитательниц о том, что отец он так себе. И вот теперь завтра новый год, а елки нет. Никакой.
- Папа, смотри!
Младшая, конечно, думала, что они просто гуляют – но на самом деле они обошли уже все известные Сереге места, но елочные базары были пусты. Кое-где валялись обломки веток, но даже из них собрать что-то хотя бы немного похожее на дерево казалось невозможным. Отличный новый год – а воспитательницы из детского сада, похоже, правы насчет того, что с отцом девчонкам не повезло.
- Папа, да ну посмотри! - дочь изо всех сил тянула его за рукав пальто. Серёга обернулся: на качелях на детской площадке, обычно полной народу, но сейчас совершенно пустой, сидел какой-то совершенно скрюченный мальчик, которого с трудом раскачивала, видимо, мама или бабушка в сером платке поверх скатавшейся шубы – словно почувствовав взгляд, она резко повернулась к наблюдателям спиной. Безысходная картина отлично вписывалась в Серёгину тоску.
- Что такое? Пальцем нехорошо показывать.
- Ну папа, – заныла девочка и начала тянуть еще сильнее. – Ты туда смотри, вон! Качели!
Женщина у качелей как будто сжалась и стала меньше ростом. Мальчик оглянулся на них и смерил Серёгу колючим взглядом, прекрасно понятным даже издали. Серёга не отвел глаза – за годы по больницам с девчонками он насмотрелся на всякое. Пацан, судя по всему, тоже – но только он сейчас ощетинился зря.
Дело-то не в нём. Что с мальчиком что-то может быть не в порядке, младшая даже и не заметила. Да если и заметила, ей наплевать. Может, отец он и так себе, но уж этому-то дочь научил. А вот бороться с нетерпением и гиперактивностью – нет. По крайней мере, младшая уже неслась к качелям, проваливаясь в глубокий снег (когда только успел нападать?), похожая на маленького снеговика в вязаной шапке.
- Папа сейчас и тебя покачает, - радостно сообщила она мальчику на качелях. – Он знаешь, какой сильный?
Мальчик и женщина посмотрели на Серёгу – он удивлённо, она с сомнением. Серёга вздохнул: он не отличался силой, ему совершенно не хотелось никого качать, но качели отдаляли тот омерзительный момент, когда младшая вбежит в комнату, а там нет ёлки.
Пошел крупный снег. Качели со скрипом взлетали ему навстречу. Все молчали.
- Недавно переехали? – поинтересовался Серёга, раскачивая сразу обе качели. Женщина раздраженно пожала плечами:
- Всю жизнь тут живем. Мы просто не выходим. Трудно, знаете ли. Особенно осенью-зимой.
- Знаем.
- Конечно, не знаете - откуда вам знать, - женщина презрительно улыбнулась Серёге из глубины своего отчаяния.
- Как скажете, - Серёга пожал плечами. Он мог бы, конечно, сказать, что коляски у них нет, и таскать старшую по лестнице на руках тоже то ещё удовольствие, но мериться безднами отчаяния – это безнадёжное и, главное, бесполезное дело. Женщина молчала. Он тоже.
Надо было идти домой. В старом облезлом доме над детской площадкой горели все окна, кроме двух на 5 этаже - в 1 и в 4 подъезде. Серёга с тоской посмотрел на своё.
- Это ваше? – спросил парень на качелях.
- Ага. Второе, вон то, ваше?
- Ага.
Опять наступила тишина – но уже не такая неудобная. Младшая молчала – опять уши греет и снежинки ест, вечно она так делает.
- Соседи, значит. Я Сергей, - сказал Серёга.
- Елисей, - представился мальчик.
- Как королевич! – наконец, подала голос младшая. – Класс! А я Иляна!
- Оо, ты тоже из сказки! Я читал!
Невидимая струна напряжения лопнула окончательно. Дети на качелях легко перелетели коммуникативный барьер. Родители стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не решались заговорить.
- Имя редкое, - наконец, произнесла женщина. – Вы румыны?
- А вы из тридевятого царства? – Серёга усмехнулся.
- Вы ведь родились в четвёртой медсанчасти? – с интонацией сыщика из сериалов на НТВ воскликнула женщина. – То есть ваша девочка?
- Там, - Серёга удивлённо поднял брови. – Но почему…
- Потому, что с нами, как оказалось, в палате лежали Василиса и Еруслан.
- Еруслан, надеюсь, Лазаревич? - деловито уточнил Серёга.
- Моисеевич.
- Бывает.
Что тут скажешь? Не говорить же, что в сравнении с тем, как зовут их старшую, Еруслану Моисеевичу страшно повезло.
***
- Макс, дорогой, пожалуйста, ну один раз! Ты можешь один раз у нас переночевать? Я понимаю, что у тебя планы, но мы не можем его с собой повезти, это опасно. Что? Дома оставить? Ты нe представляешь, во что дом превратится, мы только-только сделали ремонт после того, как они разожгли костёр в большой комнате на ковре!
Ян издал горестный вопль и запустил тапком в кота. Кот лениво зашипел – он уже давно привык к появляющимся из ниоткуда тапкам. Впрочем, по сравнению с экспериментами по производству золота путём плавления фольги от шоколадок, или инсценировкой Цусимского сражения в ванне (корабли были игрушечные бумажные, а вот огонь - нет, и пораженный врагами броненосец «Сисой Великий» подпалил и занавеску), или даже игрой в полярную экспедицию Роберта Скотта на ковре в большой комнате (да, костёр пришлось разжечь, но экспедиция же погибала от холода, при чем тут ковёр, мама, ты не понимаешь) появляющийся из ниоткуда тапок был безобидной шалостью.
С детства не переносивший плохих финалов, Ян Малинин давно осознал свою миссию в этом мире: поддержать неудачников, поэтому он никогда не играл в победителей. Да, русский флот потерпел поражение в Цусимском сражении, Роберт Скотт дошёл до полюса вторым и погиб по пути обратно, алхимики вообще не получили своё золото, ну так что же? Не играть в них никому?
Лучшие друзья Яна – Тимур и Янка – всецело разделяли его благородную страсть, а вот весь остальной мир был против них.
Игры в основном происходили в доме у Малинина – его родители, учёные-орнитологи, часто бывали в отъезде, поэтому именно их дому доставалось больше всего. После той самой экспедиции Скотта, в результате которой чуть не сгорел весь дом (пожарные приехали совершенно по-настоящему), родители всех троих как сговорились (на самом деле и правда сговорились), и теперь друзья никогда не оставались в квартире втроём.
Их все предали. Вот даже сейчас, накануне нового года родители опять срочно едут куда-то в заповедник помогать лечить каких-то бакланов, но вместо того, чтобы взять сына с собой, призывают сидеть с ним старшего сводного брата. О, как же это унизительно! Как будто Яну не 12 лет, а пять или шесть.
Опять придётся улетать через окно, как Питер Пэн. С этим персонажем Ян чувствовал прямо-таки духовное единение, ведь это был единственный кроме самого Яна человек в мире, умевший летать, а также обладавший полным набором молочных зубов в 12 лет. Он, как и Питер, не очень-то собирался взрослеть, хотя и был (как сын учёных!) достаточно рациональным, чтобы не верить во всякие там страны вечного детства.
Если бы Ян заинтересовался семейной историей, он бы быстро понял, что по сравнению с реальностью, в которой жили его родители, волшебные сказки резко приобретают все атрибуты критического реализма, но столь недавнее прошлое Яна не интересовало. Как-то раз он спросил у мамы, не был ли её первый муж, отец Макса, космонавтом или пиратом, и, получив отрицательный ответ, потерял к поколению своих родителей всякий интерес. Для справки отметим, что Генрих Винтер и правда не был космонавтом или пиратом. Он всего лишь был главой пермского волшебного профсоюза, хранителем Дома Одного Окна и дирижером оркестра душ хранителей города – но точность формулировок запроса не была сильной стороной Яна: у него были совсем другие способности. Но о том, что он умеет летать, родителям знать не полагалось – во-первых, не поверят, и, во-вторых, хватит с них и того, что он родился невидимым.
Ян, конечно, активно пользовался двумя своими талантами – естественно, за пределами семьи о них не знал никто, поэтому большинство проделок Малинина в школе оставалось недоказуемым. Макс, кажется, догадывался о том, что невидимостью дело не ограничивается, но поймать брата тоже пока не смог. И не сможет, будьте уверены.
- Дежуришь сегодня? Ну возьми его с собой на дежурство, пожалуйста! У него есть совесть, в больнице-то он больше ничего не станет устраивать. Макс, ну я надеюсь, что с прошлого раза он хоть что-то уяснил… Просто посидит в ординаторской. Да не станет он снова ее поджигать, второй раз даже ему это неинтересно! А новый год можете отметить у нас, конечно, приводи кого угодно! Спасибо, я его сейчас привезу. Ты нас спасаешь!
Судьба стучала в дверь громче, чем оркестр у Бетховена, и лик её был страшнее, чем логотип телекомпании ВИД. Судьба Яна Малинина была решена – и она была незавидна.
Но он не сдастся - он отомстит, и месть его будет страшна. Потомки сложат о ней не одну песню, а этот занудный старший брат никогда больше не отважится запереть его в своей ординаторской среди пыльных историй болезни (которые, к слову, так отлично горят!), скучных книжек с бесполезными картинками (часть из которых теперь отсутствует) и атмосферы занудства, с которой даже он, Ян Малинин, не может ничего сделать.
А вы бы не отомстили?
***
- Хватит нас игнорировать, Макс, у нас проблема.
Сам факт, что Лия позвонила сама, был поразителен. С тех пор, как они поссорились три года назад, хранительница Дома Одного Окна всегда находила способы общения с ним, исключающие непосредственный контакт. Впрочем, сейчас Макс запоздало вспомнил, что трижды сбросил звонок Берты Исааковны, дважды – Оли, а в окно ординаторской кто-то всё утро яростно стучал, но из-за мороза не было видно, что за птица. Может, это и правда был Лиин ворон – ну да что теперь уже.
- Только одна? – сварливо поинтересовался дежурный врач второго отделения реанимации четвертой медсанчасти Максимилиан Винтер у телефонной трубки.
- С остальными я справлюсь сама, - с ледяным спокойствием отвечала трубка. – Но вот с ночными кошмарами своих пациентов разбираться придётся тебе. Рашид Султанович срочно улетел в Казань. У него под машину попала дочь. Он оставил тебе записку на столе в ординаторской.
Макс поглядел в окно, и пальцы ног неприятно похолодели: по морозным узорам фиолетовой акварелью разливались сумерки. На столе действительно лежала записка, которую ему кто-то утром передал, но сказал, что вопрос не медицинский, и Макс про неё сразу же забыл. Дел, как всегда перед новым годом, было слишком много – а коллег на работе, как водится, мало.
- Почему я об этом узнаю только сейчас? – спросил Макс, на ходу соображая, что именно об этом, очевидно, собирались сообщить ему и Берта Исааковна, и Оля, и отцовский ворон, но он сперва был занят, потом забыл, а потом ушёл на операцию. Лия проигнорировала вопрос.
- Я не смогла найти никого, кто мог бы его заменить, да ещё и на предновогоднее время. Придётся тебе.
- Лия, но…
- И Берта, и Оля, и Люба, и Рада Аркадьевна, и Аида Хароновна очень заняты. А я не могу выходить из дома.
- А я вообще не волшебник!
- Не помешало же тебе это выдвинуть свою кандидатуру на пост главы нашего профсоюза, - холодно отозвалась Лия. – Чудес же не бывает. Бывает же только хорошо сделанная работа.
- Лия, я на работе. Это может подождать? Я жизни спасаю. Не умрут же они, в конце концов, от одного плохого сна?
- Это тебе лучше знать. Ты врач, а не я. Если я чем-то могу помочь, звони. С наступающим.
Лия положила трубку. Макс в три шага пересёк ординаторскую (старинный паркет тоскливо заскрипел) и выгреб из-под выписок на столе записку – в ней и правда было написано ровным, как в школьных прописях, почерком пожилого казанского тылсымчы, что он вынужден срочно уехать из города и не может сказать, когда вернётся. Книгу сновидений он оставил, как и положено, в своей сторожке, просил помолиться за здоровье своей дочки Резеды и передавал всем в больнице Яңа ел котлы булсын.
- Случилось что-то? – невинно поинтересовался Ян, сидевший за столом старшего ординатора. То есть не совсем за столом: ноги в разных носках – на столешнице, истории болезни – погребены под фундаментом какого-то замка из Лего, напоминающего полуразрушенную котельную, зато в стиле Саграда Фамилия. Невинный вид был обманчив и ничего хорошего, конечно, не предвещал: в ботинках старшего брата, стоявших в шкафу, уже полчаса таяли небольшие сугробики, а рукава пальто были зашиты. Кажется, Макс думает, что похож на Бэтмена, когда на ходу надевает пальто – так вот больше не похож. И да, для справки: так будет с каждым, кто думает, что может командовать Яном Малининым только потому, что он, видите ли, старше.
- Это больница, тут всегда что-то случается, - пробурчал Макс.
И это сегодня – когда помимо работы ему и так приходится следить за младшим братом с повадками Питера Пэна и разрушительным потенциалом Годзиллы, который уже был пойман за тем, что устроил светомузыку в служебном лифте!
- Макс? Что-то интересное случилось?
- Неважно, Ян, это не твоё дело.
Наблюдая в открытую форточку за очередью машин скорой помощи к приёмному покою, Макс подумал, что этот Новый Год имеет все шансы стать худшим в истории этой больницы, и приготовился действовать решительно. Дело было за малым – решить, как именно.
- Сиди, пожалуйста, тихо и ни ногой за порог, понятно?
- Да, конечно, - послушно кивнул Ян, краем глаза наблюдая за братом. Макс надел ботинки; и без того недовольное лицо молодого врача теперь напоминало картину Мунка «Крик». Героическим усилием воли подавляя желание немедленно надрать этому юному дарованию уши (времени на это не было), он схватил с вешалки пальто и запер дверь на ключ. Никаких иллюзий по поводу поведения сводного брата у него не было.
***
Охранник Захарыч протёр глаза ещё раз, но ничего не изменилось. Его по-прежнему обступали, словно стены неведомого лабиринта, высокие стеллажи, уходившие в темноту и терявшиеся в вышине там, где у сторожки по логике вещей должна была быть крыша. Сотни книг, аккуратно расставленные по алфавиту, смотрели на него с полок.
Захарыч почесал лоб. Он был уверен, что со вчера не пил, да и вчера разве что чуть-чуть. Он на работе вообще не пил. Ну только для согреву. И то не сегодня. То есть по всему выходило, что в старенькой проходной четвертой медсанчасти действительно находилась библиотека.
Ну ладно. Чего только в этих учреждениях не бывает – у них вон больные в коридорах лежат, ясное дело, что книги некуда девать. Может, уже и библиотеку в палату превратили. Медицинская библиотека же вполне могла быть в больнице? Логично же? Нормально? Захарыч огляделся. Кажется, он вообще тут никогда не был – на проходной всегда работал мрачный сухощавый старик Султаныч, который едва ли обменялся с коллегами хотя бы парой слов за всё время, что Захарыч работал тут. Ну разве что рычал на всех, кто пытался пройти без пропуска. Сидит постоянно в будке, бурчит, что пропуск ему поздно принесли – ну сыч сычом! А вот поди ж ты – он, оказывается, интеллектуал!
«Народные русские сказки», - гласила надпись на первой же попавшейся ему книге. «В.Я. Пропп. Морфология волшебной сказки», - вторила ей вторая. «Замолскис, исчезающий бог». «Миф о вечном возвращении». «Тысячеликий герой». «Сказки народов мира. Том 6. Сказки народов Австралии и Океании». Для медицинской библиотека выглядела не очень.
Раздался грохот. Дверь открылась, как будто кто-то открыл её с ноги, и на пороге возник тёмный силуэт в развевающемся плаще. Поддавшись, очевидно, сказочным образам, Захарыч схватил книгу, словно щит, и приготовился защищаться.
Силуэт на пороге оказался всего лишь дежурным врачом реанимации, который по неизвестной причине не надел пальто, а лишь накинул поверх халата. Но не успел Захарыч выдохнуть, как тот подошел к столу, извлёк из верхнего ящика музейного вида старинный фолиант – и без каких-либо объяснений растворился в сумерках.
***
Чайник на плите снова заливисто засвистел. Гуля (именно так звали маму Елисея) резала пирог с вареньем, а Елисей с младшей выкладывали на столе какой-то сложный узор из бубликов. Картина была настолько идиллическая, что Серёга даже не стал по обыкновению ворчать на дочь, что с едой играть нехорошо.
- Всё-таки, Гуля, я не понимаю, что вам кажется в этой истории странным, - Серёга отхлебнул чай из блюдечка. Со времён, когда была жива бабушка, к которой он ездил в деревню на каникулы, никто не наливал его вот так – и от этого даже сам чай как будто бы пах летом, сеном с полевыми цветами и дымом костра, который у реки разводили соседи-рыбаки. – В советское время детей ещё и не так называли. Помните – Даздраперма, Оюшминальд?
Младшая глупо захихикала.
- А Оюшминальд это кто? – спросил Елисей.
- Отто Юльевич Шмидт на льдине, - кажется, искушенной в ономастике Гуле было совсем не смешно. – Но Оюшминальды не рождались целыми палатами, а наши сказочные герои – вполне.
Чай был отличный, бублики свежие, а Елисей с младшей, кажется, уже подружились, но всё это уже походило не теорию заговора. Правильно интерпретировав выражение лица Серёги, Гуля, видимо, решила его добить:
- И я знаю, почему.
- Ну так поделитесь же, - саркастически улыбнулся Серёга. Гуля сплетала и расплетала пальцы – женщина явно очень нервничала. Она и сама понимала, что слова звучат глупо и немного жалела, что вообще начала этот разговор. Всё же было так хорошо – Елисей и Иляна явно симпатизировали друг другу, могли бы подружиться, а она сейчас напугает девочкиного отца, они уйдут, и Елисей снова останется один, запертый в квартире – пока не вернется из рейса дальнобойщик папа.
- Вы не спрашивали у вашей жены, почему она назвала Иляну Иляной?
Спросить жену? Как он ни старался забыть, не получалось. Почти семь лет прошло, но каждый день что-нибудь напоминало, и он снова видел перед собой белую дверь с надписью «РЕАНИМАЦИЯ», очередь из таких же бледных, как он сам, родителей у двери, серое от усталости лицо дежурной медсестры, которая выходила и рассказывала, как у них дела.
Они почти не разговаривали между собой – боялись спрашивать. Не знали имён друг друга, но всякий раз, когда кто-то переставал приходить, с деланными улыбками говорили друг другу: вот, выписали, стало лучше. О том, что может быть иначе, не говорили – слишком боялись.
Сергей не знал, что там было у его молчаливых соседей по скамейке у реанимации, какой была жизнь, в которую они возвращались, но не мог перестать думать о том, как же он им завидует. Некоторые приходили вдвоём, чаще приходили матери. Но Наташка сама лежала в реанимации, и он бегал между больницами, в которых, как заколдованные королевны или пленные принцессы, лежали его девочки, которым он не мог ни словом, ни знаком сказать, как он их любит. Единственным утешением были сны: очевидно, от нервов каждую ночь во сне вся эта сказочная метафорическая муть вылезала наружу и давала надежду: ведь неслись же по темным лесам серые волки, мчались богатыри через чисто поле, летели гуси-лебеди, и все, как одна, сказки заканчивались одинаково. Царевен-королевен освобождали, исцеляли, спасали, и он, Серёга, просыпался в слезах и с новыми силами. Откуда они только брались, все эти сказки? Не из детства же – своё детство Серёга отлично помнил, и в нём были машинки, пушки из пластилина, рыбалка, ныряние с деревенской пристани вслед уплывающему пароходику, потом - прицепленная к школьной форме цепочка, стянутая из школьного туалета (чтоб как у металлистов), драки за гаражами, исключение из пионеров и книги Гарри Гаррисона, но никакой Иляны Косынзяны там не было. Но откуда-то же она взялась у него в голове в ту ночь, после которой заведующая реанимацией впервые широко улыбнулась ему и спросила:
- Ну что, папочка Никитин, хотите посмотреть на вашу младшую?
Иляна с Елисеем строили из бубликов башню. Башня рушилась в чай, они хохотали и начинали снова. Сергей смотрел на дочь покрасневшими глазами и молчал.
- Это не она, это вы, - Гуля поняла его без слов. – Вы сами видели эти сны.
Сергей кивнул. Он никому, кроме Наташки, никогда не рассказывал, да и кто бы, кроме неё, поверил в такую муть? А вот смотрите-ка, он, оказывается, вовсе и не один такой.
- Со сколькими ещё вы разговаривали? И как додумались?
- Сначала с тремя. Но у меня тётя в ЗАГСе работает, и как-то я с ней поделилась, а она и говорит, что в нашем районе какой-то аномальный процент детей со сказочными именами. Так я поняла, что нас много. И стала искать других.
- Без пяти девять, - завопил вдруг Елисей неожиданно громко. – У нас кукушка в часах в той комнате, побежали смотреть!
- Вааау! Я только в книжках видела! – захлопала в ладоши Иляна и взялась за ручку Елисеевой коляски. – Помочь?
- Немножко!
Набрав с собой бубликов (что, что они собираются с ними делать?), юные сказочные герои шумно мигрировали в соседнюю комнату смотреть кукушку. Родители молча смотрели на тарелочку на столе, на которой в полном соответствии с каноном лежало одинокое яблочко.
***
- Почему мне не сообщили! – Пётр Петрович, главный врач больницы, разорялся так, что в ординаторской звенели стёкла. – Винтер, это не какая-нибудь глупость, это серьёзное дело! На дворе новый год, вы соображаете, что делаете? У нас много детей в реанимации, не говоря уже о взрослых. Вы что, хотите оставить пациентов наедине с кошмарами? Это недопустимо. Чем вы вообще думали? Где Книга вообще? Тоже в Казани? В проходной её нет!
- Всё в порядке, Пётр Петрович, - Макс старался держаться непринужденно, чтобы внушить главному врачу спокойствие всем своим видом. – Очень жаль, что у Рашида Султановича случилось в семье несчастье, но профсоюз волшебников, несомненно, готов к этой ситуации и всё под контролем. Книга Снов уже у нас, как видите…
Макс улыбнулся самой обворожительной из имевшихся в его арсенале трёх улыбок и открыл шкаф, куда 30 минут назад сам положил книгу.
Улыбка, более похожая на гримасу ужаса, застыла на лице Макса, но многолетний опыт школьного хулигана и грозы медицинского училища позволил ему взять себя в руки.
- …Как видите, уже передана компетентному специалисту.
- Смотрите, Винтер, - устало вздохнул Пётр Петрович. – Вам, волшебникам, наверное, лучше знать, но вы помните, пожалуйста, что речь всё-таки о людях идёт. Вы не меня – их подведёте, если что-то пойдёт не так.
- Я не волшебник, я врач! – в голосе Макса прозвучала обида.
- Вот и ведите себя как врач, Винтер, - Пётр Петрович повернулся к двери и с удивлением огляделся. – Да что у вас тут вообще творится? Я на вас надеюсь. С наступающим.
В шкафу не было книги. Он сам положил ее туда, а потом побежал в палату. Дверь была заперта, и тут оставался Ян – конечно, мальчик на всякое способен, но не станет же он способствовать краже – или…
- Ян, кто заходил в кабинет, пока меня не было?
Ему никто не ответил.
- Ян!
Макс огляделся – подобно камеры в замедленной съемке его взгляд скользил по пустым столам, залитому зелёнкой старому паркету, по сгорбленным стульям, по мандариновым шкуркам в мусорной корзине, по его собственному обескураженному отражению в зеркале у входа, по похожему на слона дивану под серым пледом.
Кабинет был перевёрнут вверх дном. На сером диване выросли желтоватые сталагмиты историй болезни, содержимое ящиков стола Макса ровным слоем покрывало пол. Среди статей по анестезиологии, исчерканных календарей с дежурствами, рекламных буклетов фармацевтических компаний и ручек на полу лежала фотография Лии Кац, зажигающей седьмую свечу ханукии. Лия смотрела в камеру и улыбалась так, как улыбаются только любимым. Впрочем, теперь прекрасное лицо волшебницы украшали залихвацкие казацкие усы.
Макс закусил губу.
В луче фонаря за окном падающие снежинки напоминали рябь на экране телевизора, когда вдруг пропал сигнал.
Скрипнула открытая форточка. В кабинете никого не было.
***
Из труб домов в частном секторе поднимались столбики дыма, гасли и загорались желтые и оранжевые огоньки окон, ехали по улицам маленькие разноцветные машины. Совсем как в «Кондуите и Швамбрании», когда Лёля и Оська смотрят в самое обыкновенное окно, а думают, что видят чью-то удивительную картину. Сверху так красиво, а ведь если разобраться, то ничего хорошего не происходит там внизу! Так же взрослые не слушают детей, дети страдают, ни у кого нет ни на кого времени, зато все полны праздничного лицемерия: вот, дальше-то будет лучше. И на что они надеются? Дед Мороз – он только новый конструктор может принести, но получать больше пятёрок он не поможет, он даже бакланов у мамы с папой в заповеднике не вылечит. И уж точно не сделает так, чтобы Макс, наконец, начал объяснять, что случилось, прежде чем говорить брату, что это не его дело. Да.
Невидимый Ян Малинин сидел на крыше старинной больницы, прислонившись к кирпичной трубе, и рассматривал необыкновенный фолиант. Ну да - а потому что не надо было запирать его в ординаторской. Слово он, между прочим, не нарушил: за порог ординаторской его нога так и не ступала, а незаметно вылетать через форточку он уже давным-давно научился. Всё-таки он не просто так сын орнитологов – кое-что про полёты почитал. А поскольку Макс уже в прошлый раз запирал его в этой ординаторской, Ян отлично знал все окна, двери, переходы и отделения больницы, от приёмного покоя до морга. Он же не дурак! Да, хулиган! Да, балбес! Да, любитель приключений – но не дурак!
Книга была странная. Вроде бы в ней были простые сказки – но какие-то необычные. Начать с того, что написана она была от руки (а как говорят, если разными людьми – от рук?), и чем внимательнее ты всматриваешься в текст, тем меньше он похож на текст. Ты как будто начинаешь видеть, чувствовать и слышать то, что написано – как во сне. Только это были какие-то чужие сны: читая первую страницу, Ян отчётливо помнил, что долго спать нельзя, ведь скоро придёт врач, и у него, может быть, будут новости о состоянии сына.
- Какого сына? – сказал Ян самому себе, одной рукой держась за трубу, а другой – за лохматый загривок серого волка, что мчал его через тёмный лес. Он перевернул страницу. Впереди расстилались степи широкие, луга бархатные, реки медовые (честное слово!), берега кисельные (кисель был прямо как в детском саду – чтоб я так жил!), и вдруг откуда ни возьмись - хрустальный терем. Крыльцо резное, оконца узорчатые, а в оконце царица глядит. Ян почесал за ухом и понял, что на плече у него – длинная русая коса (подлиннее, чем у Янки!), а в волосы воткнуто перо Финиста Ясного Сокола.
«Только бы досмотреть до конца, пока снова не заболело!» - подумал Ян. Он несколько раз моргнул и тряхнул головой – с волос посыпался снег. Как и прежде, черные и кудрявые, они не походили на косу и уж подавно не было в них никакого пера.
Он снова посмотрел на страницу, и тут с ней начало происходить что-то непонятное. Буквы маленькой чернильной воронкой всосались в страницу – как если бы кто-то выдернул затычку в ванной! – и на странице появились слова:
Хирургическое отделение, палата 5, третья кровать (у окна). Андрей Петрович, 65 лет.
Ян захлопнул книгу и открыл снова – слова никуда не делись. Ему стало немного страшно – что бы он ни держал в руках, это явно была волшебная вещь, которая зачем-то нужна.
Зачем-то очень серьёзным. Ян прижал книгу к себе и спикировал вниз, к окну ординаторской брата. Надо незаметно подсунуть книгу на подоконник и лететь дальше, пускай Макс сам разбирается. Кому-то там, видимо, помощь нужна, если верить книге?
Ординаторская была пуста. Уши у Яна немедленно покраснели, а душа ушла в пятки. Кажется, в этот раз он натворил что-то серьёзное.
Хирургическое отделение, палата 5, третья кровать (у окна). Андрей Петрович, 65 лет.
Буквы жирным курсивом проступили на обложке книги.
Ну вот и что делать? Оставить книгу и ждать? А если Макс опять на операции, и вернется через несколько часов? Подождет ли этот дядька из книги – или не подождет? Черт, кажется, и правда чужое лучше не брать…
Ян откинул назад мокрые волосы и, обещая себе больше никогда-никогда-никогда так не делать, полетел к хирургическому корпусу.
Он ласточкой нырнул в окно в коридоре. В отделении стояла тишина – видимо, всех, кого могли, отпустили на праздники; пахло хлоркой и лекарствами, где-то в туалете зловеще капала вода из плохо закрытого крана. Ян влетел в пятую палату. Единственный пациент – очевидно, Андрей Петрович? Пожилой мужчина уснул, видимо, за разгадыванием кроссвордов. Да и что ему было делать – нога в гипсе подвешена так, что не встать, а соседей всех, видимо, отпустили.
Ну и что же теперь делать, интересно? Невидимый Ян в замешательстве стоял у кровати. Вот он, пациент – кажется, вовсе не умирает. Или умирает? Как узнать? Точно, пульс, надо посчитать пульс. Ян аккуратно взял спящего за запястья - и провалился в кроличью нору.
От ужаса он заорал, как ему казалось, на всю больницу. Перед глазами пролетела вся жизнь - вот мама, вот папа, вот Клавдия Фёдоровна ставит ему тройку по географии, вот Мариша из Б класса соглашается пойти с ним на новогоднюю дискотеку, но у него вдруг случается ангина, и вот он лежит дома с температурой и через силу пьёт молоко с мёдом, а тут звонит Тимур и сообщает, что Мариша всю дискотеку танцевала с Борей из пятого А…. Ой. Всё-таки не вся.
Ян потёр ушибленную поясницу и огляделся. Высоко-высоко наверху голубело далёким кривоватым эллипсом небо. Вокруг были каменные стены, на полу что-то хлюпало.
- Это где это я? – спросил он сам у себя.
- В к-колодце, - неожиданно ответили из угла. Ян обернулся. Да, он и правда был не один, у стены, скрючившись и как будто вжавшись в землю, сидел перепуганный и заплаканный пацан где-то его возраста. Ян шагнул к нему и протянул руку.
- Ян.
- Дюша, - пацан пожал его руку. В перепуганных глазах сверкнула надежда.
- Ты давно тут? Пробовал наверх лезть?
- Мне кажется, что вечность. Я пробую вылезти, пробую, а ноги скользят, и я срываюсь, - Дюша всхлипнул. Ян уселся рядом с ним в грязь.
- Ну сейчас кто-нибудь тебя хватится, родители начнут искать…
- Не начнут, я детдомовский, - мальчик снова разревелся. – Может, твои тебя искать станут, а?
- Мои в заповеднике, бакланов спасают.
У Яна самого душа начала уходить в пятки, но он понимал, что терять время нельзя. Нужно вылезать из этого чёртова колодца, да поскорее, и идти выручать Андрея Петровича из неведомой беды. Он встал и огляделся. Колодец был узкий, а стенки выглядели опасно гладкими. Дело и правда казалось безнадежным, если только не…
- Дюша, я придумал! Мы сейчас сцепимся спинами и полезем вверх!
- А если мы свалимся? – Дюша с сомнением поглядел на далёкий уголочек неба. – Ты так делал раньше?
- Ага, - не краснея, соврал Ян. – Я постоянно куда-нибудь залезаю, а вылезти не могу. Но потом вылезаю. Давай. Полезли.
…Лезли молча, с пыхтением и усердием. Ян сам не понимал, как это получалось, но стоило подумать, что нужна опора под левую ногу, и она тут же появлялась. Стена была мерзкая, мокрая и склизкая, но пальцы почему-то крепко держались, а ноги не ехали вниз. Он готов был поклясться, что внизу у Дюши был развязан шнурок – однако сейчас со шнурком всё было отлично. Стоило ему сказать Дюше, что до верха осталось совсем немного – и голубое небо стремительно приближалось.
- Ух, Дюша, прямо как во сне, - выдохнул Ян, когда они, наконец, выбрались на поверхность. Светило тёплое майское солнце, мимо Яна с жужжанием пронёсся майский жук.
Так, стоп. Дюша – это же Андрей? А я кого искал – Андрея Петровича, так? А что если это всё не как во сне, а по-настоящему во сне?
- Видишь, - жизнерадостно сообщил Ян Дюше. – Мы просто герои.
- Как ты думаешь, если я Клавке расскажу, она меня поцелует?
Пахло шиповником, босые ноги приятно щекотала мягкая полевая трава, а по деревенской улице в три дома к ним уже бежала красивая девочка с косичками, в платке и лаптях.
- Спрашиваешь! - улыбнулся Ян. Он, кажется, понял, как это работает – но нужно всё-таки было проверить. Когда Клава убедилась, что друг жив, и повисла на шее у Дюши, Малинин аккуратно отошёл в сторону и ущипнул себя за руку.
Он стоял возле постели Андрея Петровича в хирургическом отделении четвёртой больницы. Андрей Петрович улыбался во сне. Пахло хлоркой, лекарствами, кашей с пищеблока, а по развороту волшебной книги убегали, держась за руки, прочь от колодца двое детей. Третий стоял у колодца и, приглаживая рукой непослушные кудрявые волосы, смотрел на Яна и показывал тому большой палец.
«И почему я не додумался просто взлететь? – подумал Малинин. - Впрочем, тогда с Клавой бы не вышло».
***
- Да мы ничего, нормально живём, да у него другой жизни и не было никогда – не с чем сравнить. Только вот он всё пилотом хочет стать, а какие самолёты, когда у него ДЦП? – Гуля шумно всхлипнула. – А ему это прямо снится.
Гуля и Серёга пили уже по десятой, наверное, чашке чая. Кукушка в гостиной уже прокуковала девять, а потом и десять раз, но дети давно спали, укутанные в плед, на диване среди множества Елисеевых книжек про самолёты.
- Мало ли, чего в детстве хотят! Диспетчером пускай будет, - Серёга неуклюже протянул ей грязный носовой платок. – Без диспетчера ни один пилот не сядет и не взлетит, а ими почему-то никто быть не хочет. Наша старшая тоже хочет балериной быть – а я говорю, что ей надо суфлёром работать. Порок сердца – ладно, чёрт с ним, но ей же просто медведь на ухо наступил! Зато «Руслана и Людмилу» наизусть знает. Не оперу, понятно, а Пушкина. Ну и вообще серьёзная – не как младшая.
- Насколько она старше? – улыбнулась Гуля. – На пару лет?
- На два часа, - усмехнулся Серёга. – Но для меня это было как пара лет, это точно.
Надо было брать спящую младшую и нести домой – завтра рано утром в садик, это опять будет концерт – не хочу, не пойду, спать буду… Ещё и ёлки нет. И ведь это всё он виноват. Наташка столько лет его просила купить уже искусственную, а он упирался: традиция, ёлка должна быть живая, у его бабушки так было, и у родителей, теперь и у него должно быть. И какая разница, что с рождением не слишком здоровых детей все немногочисленные родственники куда-то разом подевались, и даже некого позвать на эту живую ёлку посмотреть? Давно надо было купить. Но задним-то умом все крепки, это известное дело.
- Ты знаешь, а этот Оле Лукойе всё ещё работает там в больнице, - сказала Гуля. – Потому что они всё ещё называют детей сказочными именами. И я все эти годы думаю – а кто это был? Может, он ходит по больнице, как профессор, и выписывает людям рецепты на сны. Сказки народов мира, принимать по два часа каждую ночь до наступления улучшения. И, как алхимик, подмешивает что-то в капельницу. Или, может, это старенькая буфетчица за ужином смотрит, кто особо грустный, и в чай ему волшебный сахар кладёт какой-нибудь? Моисей, который папа Русланчика, когда мы всё это выяснили, даже на практику из мединститута пошел специально в эту больницу. Следил, говорит, за всеми и каждым – и ничего не понял. Все, говорит, хорошие люди. Просто каждый по-своему. Даже злобный сторож на проходной, наверное. А я иногда думаю: что бы я сказала ему или ей, если бы встретила? И только глупости на ум приходят: вроде того, что, может, надо же теперь какие-то более современные сказки читать, может, ему надо новых книжек принести?
- А я бы сказал спасибо, - Серёга усмехнулся. – Я всё думал-думал: откуда я знаю столько девчачьих сказок? В детстве же не читал их, конечно. А так пригодилось девчонкам рассказывать. Только я думаю, что ему не очень нужно наше спасибо и наши книжки – но хорошо, если он есть. А если и нет никакого волшебника и этот папа прав, и просто все хорошие, то так даже ещё лучше. Тогда получается, что каждый может быть волшебником.
***
Самый темный час всегда перед рассветом. Впрочем, сегодня ждать рассвета не было уже ни сил, ни возможности, и никакого избавления он не принести просто не мог. Макс сидел на полу своей разоренной ординаторской и курил.
Книги не было нигде. Он обыскал всю больницу, но напрасно - никаких следов ни книги, ни брата. Он пытался дозвониться в Казань Рашиду Султановичу, но тот, очевидно, был у дочери. Он обзвонил всех друзей Яна и даже дал телеграмму маме в заповедник. Он позвонил в милицию, он поднял всех знакомых в больницах – но парня никто не видел. Он просто исчез. А когда исчезает невидимый, это катастрофа.
Куда он пропал, что с ним случилось там, в зимнем городе, где его, невидимого, никто никогда не найдет? И все из-за него. Надо было стерпеть и эти ботинки, и все его прошлые проделки и поговорить с ним – объяснить, что это за книга, почему ее нельзя трогать. Может, попросить его помощи – как у большого. Может, он бы тогда раз в жизни прислушался – Макс сам был тот еще паршивец и хулиган, но даже у него было сердце. Не может же его не быть у мелкого идиота? Неужели все-таки может?
Он переборол свою гордость и позвонил Лие – Ян не приходил к ней. С одной стороны, это утешало: значит, он все-таки не попал пока в безвыходную ситуацию, которая привела бы его в Дом. Макс ожидал, что Лия обольет его презрением (и будет права) – но она обещала, что не ляжет сегодня спать, чтобы все, кому приснятся кошмары, хотя бы могли поговорить с ней по телефону, и предложила приехать к ней после дежурства, чтобы он мог поспать хотя бы там.
- Я помогу тебе поспать без сновидений, - сказала она, и тут Макс разрыдался.
- Я вообще, кажется, не смогу больше спать, Лия.
- Не загадывай, - кажется, Лия улыбнулась на том конце провода. – И не ешь себя раньше времени. Может, там сейчас у кого-то во сне происходит что-то, что изменит его жизнь навсегда – или, например, твою. Или мою. И – кто знает, может, изменит к лучшему?
Да к какому лучшему. Завтра утром он увидит новости про пациентов больницы – кому-то станет хуже из-за плохого сна. Кто-то уже не проснется, и на его, Макса, совести будет то, что этот последний сон оказался плохим. Петр Петрович его, конечно, уволит – и правильно сделает. Рашид Султанович будет безутешен. А главой профсоюза волшебников должна быть Лия. Он завтра же сложит с себя полномочия, и справедливость восторжествует. Только вот она уже ничего не исправит. И никто ничего уже не исправит. Потому что если книги снов больше нет, то никто больше не перепишет ни один ночной кошмар.
В том числе его собственный.
***
Это оказалось не так сложно, хотя поначалу Ян и паниковал, оказываясь в чужом кошмаре – чужой, свой, всё-таки это кошмар. Иногда в первую секунду казалось, что ничего не сделать, и страшное вот-вот случится, но даже тогда присутствие кого-то ещё в рядом уже придавало людям сил. С пациенткой онкологии Марией Сергеевной они вместе придумали, как обмануть нечто, гнавшееся за ними по бесконечным тёмным лестницам, а подросток Вася из детской реанимации, увидев рядом с собой перепуганного Яна, кинулся защищать его от обступавших зомби, зомби разбежались, и сон неожиданно из страшного превратился в очень героический.
Он уже потерял счёт снам – стоило вынырнуть из одного, на странице книги тут же появлялось новое имя, и вот Ян уже летел дальше. Шёл снег, он путался в адресах и не узнавал с высоты родной район – кажется, он вообще никогда ещё не летал так долго. Но волшебная книга всё выдавала и выдавала ему адреса, и Ян летел дальше. Мысль о том, что можно не лететь, даже не приходила ему в голову: не думал же, например, Д’Артаньян, что можно не ехать за подвесками в Лондон? Впрочем, о мушкетёре короля Малинин, поправляя на ходу шапку, тоже почти не думал, когда ему (надо сказать, очень в духе произведения!) кто-то вдруг помахал из окна. Ян замер в воздухе.
Там, на подоконнике с хрестоматийными цветами герани, тянущимися за изукрашенный морозом оконный переплёт, стояла маленькая девочка с кривыми светлыми косичками и действительно махала ему рукой. Повозившись немного с форточкой, она высунулась на улицу:
- Привет! У тебя очень усталый вид. Ты не замёрз? У меня есть чай, а папа уже спит. Он не увидит.
Тысяча чертей! Неужели он со всеми этими сонными делами забыл про невидимость? Или слишком устал, чтобы поддерживать её в полёте?
- Ты замёрз, - констатировала она и завозилась со шпингалетом. – Я сейчас.
В следующую минуту Ян почувствовал, что ударился обо что-то спиной, и обнаружил себя на полу в детской комнате. Кажется, ему очень повезло: руки, сжимавшие драгоценную книгу, совершенно окоченели, а сил едва хватило на то, чтобы повернуть голову. А если бы он потерял этот могучий артефакт – что было бы тогда?
Девочка, похоже, совершенно ничему не удивлявшаяся, укрыла его одеялом и исчезла в глубине квартиры. Ян закрыл глаза и почувствовал, как проваливается в чёрную дыру. Правда, в чёрной дыре почему-то была мягкая подушка, в ней пахло клубничным вареньем и вообще было довольно уютно.
- Открой глаза. Папа всегда говорит, что сначала надо попить чай, а спать потом, - снова возникла из темноты рассудительная девочка и протянула ему большую чашку в горошек.
- Спасибо, - поблагодарил Ян самым героическим шепотом, на какой только был способен. – Никому не говори, что я… ну… что я вообще бываю.
- Не скажу, - очень серьёзно кивнула девочка. – Но ты можешь рассказать мне всё – меня зовут Иляна, и я всегда знала, что я из сказки. И нас таких много, так что можешь рассчитывать.
- А я думал, ты Венди, - попытался пошутить Ян.
- Я не знаю Венди, но мой друг Елисей знает, - Иляна подалась к двери. – Я могу позвонить. Надо?
Ян улыбнулся. С девочкой было легко – она ничему не удивлялась и явно говорила с ним на одном языке. Может, у нее тоже есть сверхспособности? Он огляделся: комната была заставлена сутулыми книжными шкафами, которым как будто не хватало в ней места, в углу стояла двухэтажная кровать.
- Тут еще кто-то живет?
Девочка со вздохом кивнула на кровать:
- Моя старшая, но она сейчас в Москве, в больнице. Ты можешь поспать тут, если хочешь. Папа не проснется до утра, а утром он будет слишком расстроен, что у нас нет елки, и все равно ничего, наверное, не заметит…
- Старшие вечно все портят, - Ян понимающе покачал головой. – Повезло, что ее нет! У меня тоже есть старший брат, и я его ненавижу.
- Зачем? – удивилась Иляна. – Они, конечно, бывают так себе, но они же почти как мы. Ну, только чуть поскучнее. Но зато им можно секреты рассказывать!
- Секреты? – Ян фыркнул. – Да я скорее умру, чем расскажу своему брату хоть один секрет. Он сразу же наябедничает родителям.
- Это другое, - Иляна, кажется, искренне удивилась. – Ябедничать они, конечно, ябедничают! Но настоящий секрет моя старшая не выдаст никогда. И твой брат тоже всяко не выдаст. Ты проверь потом как-нибудь на досуге.
Ян хотел было возразить, что Иляна просто не знает, о чем говорит (у его брата, очевидно, просто нет души, ведь как иначе объяснить то, что он всегда за одно со взрослыми? Кажется, когда Ян был младше, было лучше; ведь от старшего требовалось включить железную дорогу или там почитать книжку, и он всегда это делал, а теперь смотрите-ка, принялся воспитывать), но чай был такой вкусный, а глаза так сильно слипались… Ян положил голову на волшебную книгу и провалился в сон – как раз в тот момент, когда на странице проступила новая надпись.
***
Было темно. Пахло нафталином, пыльной бумагой и старинными духами. Он что, в шкафу? Ян начал шарить руками в темноте: похоже на то. Но где же у этого чертова шкафа дверь? Он не задохнется тут часом? Что это тут за точка света? Ага, вот и дверь, только почему-то не поддается.
- Может быть, мы могли бы встретиться? – произнес за дверью незнакомый мужской голос.
Вот это поворот.
Ян вжался обратно в лес одежды за спиной. Там явно какая-то драма – значит, это опять чей-то сон? Но почему тогда он в шкафу, а не там, с непосредственными его участниками.
Ответа не последовало.
- Могу я хотя бы тебя увидеть? – голос ощутимо дрожал.
«По телефону говорит, - догадался Ян. – Ох, что-то ему там сейчас, кажется, наговорят…»
Он примкнул к замочной скважине. Там, в комнате с каким-то старинным убранством, на столе стоял старинный телефонный аппарат (как в кино, с длинной трубкой), а возле телефона стоял спиной к Яну высокий седой мужчина в не то пиджаке, не то сюртуке, делавшем его похожим на подбитую птицу.
- Хотя бы раз, - умоляюще попросил мужчина телефонную трубку. – Я обещаю, я не буду ни о чем тебя просить. Я хотел бы просто после стольких лет увидеть тебя. Мне больше ничего не нужно.
Сердце Яна сжалось. Бедный, бедный мужик. Он о таком только читал, но это, должно быть, ужасно, если от тебя кто-то уходит. Да он и сам знал цену страданию: когда Мариша из Б класса пошла на дискотеку не с ним, он целый вечер не мог играть в приставку от горя. Но, в конце концов, как-то нужно идти дальше. Сейчас он вылезет, отберет у мужика трубку и уговорит женщину к нему вернуться. Ну а что? Она не сможет ему отказать, у него такое обаяние, что…
- Прости. Я не должен был тебя тревожить. Я не знаю, чем я заслужил это наказание… Да, да, прости, я понимаю, что ты не хочешь заставлять меня страдать. Просто… просто так получается. С Новым Годом тебя. Будь счастлива. Да. Я… я постараюсь.
Мужчина повесил трубку и, не оборачиваясь, резко вышел из комнаты. Ян услышал глухой, сдавленный звук. Черт побери. Да он же плачет там. Нужно срочно его утешить – но как? Ладно, это мы сейчас решим. По ходу пьесы.
Ян толкнул дверь шкафа – она не поддавалась. Он навалился сильнее. Дверь заскрипела, но не поддалась. Да что же это такое – неужели это мой кошмар? Но я не боюсь темноты. И я понятия не имею, что же это за мужик плачет там, в комнате. Значит, это ошибка? Сбой в матрице? Ян уже собрался ущипнуть себя за руку, как вдруг услышал совсем рядом чье-то дыхание.
- Кто здесь? – хором спросили два мальчишеских голоса.
Две пары глаз уставились друг на друга в кромешной темноте.
- Ты что здесь делаешь? – подозрительно спросил парень в темноте.
- Вылезти пытаюсь, - фыркнул Ян.
- Не вылезешь, - фыркнул в ответ парень из темноты. – Шкаф заперт снаружи, а ключ у него.
- А кто это?
- Мой отец.
Приехали. Час от часу нелегче. Это уже какой-то мрачный детектив: в старинном доме парня запер в шкафу похожий на ворона отец? Это что, кто-то детективов обчитался на ночь, что ли?
- А ты что тут делаешь? Нарнию ищешь? – попробовал пошутить Ян. Парень на шутку, кажется, не отреагировал.
- Нарнии нет.
- А если серьезно? – у Яна начали затекать ноги, но проще, кажется, пень разговорить, чем этого парня. Так, погодите: это же должен быть кошмар? Чего он боится тут? Боится же чего-то, раз Ян тут оказался?
- Если серьезно, то я бы хотел, чтобы Нарния была. Потому что иначе - только повеситься.
- Эта женщина, с которой он разговаривал – она кто? – Ян решил окольными путями выяснить ситуацию. Одежды в шкафу хватало – поэтому если он серьезно насчет повеситься, то у него все шансы преуспеть. Черт.
- Моя мать.
- Разводятся?
- Развелись. Пару лет назад. И он все надеется, что она к нему вернется. А она не вернется. И он уже сходит с ума. По правде сходит. Погоди, ты-то тут что делаешь? У тебя-то что случилось?
- Да нормально вроде все.
- Хорош врать, в Доме Одного Окна не оказываются, когда нормально, - парень в темноте ухмыльнулся. – Рассказывай давай.
Дом Одного Окна? Он что-то слышал от мамы в детстве, но никогда не прислушивался. Кажется, это какое-то место, куда попадают, когда некуда больше идти, и там живет какой-то волшебник или волшебница, который всем помогает. Черт. Что все-таки происходит? Это не похоже на кошмар.
«Или… или я и правда в этом самом доме? – осенило Яна. - Возвращаться-то мне некуда!»
- А у меня родителям плевать на меня, они уехали к черту на кулички, - сказал он. – Оставили с братом, а старший брат какой-то невероятный козел. Он меня, представляешь, запер. А я сбежал. И теперь мне, видимо, настолько некуда идти, что я оказался тут.
- Моим тоже плевать, - зашуршали платья в спертом воздухе: парень в темноте сочувственно кивнул. – Они вообще как будто забыли, что я существую. У мамы наконец-то началась своя жизнь, и мне там вроде как и места нет. А отец… ну, ты сам видел. Я сейчас повешусь, а он не заметит. Видишь, он еще и шкаф закрыл сам. Не посмотрел.
- Ему так фигово, что вы оба оказались в Доме Одного Окна?
Парень в темноте хрипло рассмеялся.
- Ха! Если я тебе скажу, ты в жизни не поверишь. Мой отец и есть волшебник из Дома Одного Окна. Он самый могучий волшебник в городе, а что толку, если мама его больше не любит и не полюбит никогда? А он с этим что может сделать? Ничего. Никакого толку в магии.
- Да в магии вообще никакого толку! – горячо согласился Ян. – Я вот летать умею. Да только им все равно на меня плевать, понимаешь? Хоть бы раз кто поговорил со мной по-человечески!
- А друзьям ведь не расскажешь, - подхватил парень из темноты. – Так и вижу, как я прихожу, блин, на футбол, и говорю пацанам: у меня отец-волшебник совсем с ума сходит от тоски, так, что у нас в доме на окнах морозные узоры все лето держались…
- Ага, а я прихожу и говорю: мама, папа, я так скучал по вам, что вчера попытался полететь за вашим самолетом, и у меня, представляете, получилось…
Они оба невесело рассмеялись. В душном шкафу как будто стало легче дышать, но Ян почувствовал, как у него подозрительно защипало в носу. Хоть кто-то его понимает. Хоть раз в жизни.
- Слушай, чувак, спасибо тебе, - сказал он. – Я думал, что я вообще никогда ни с кем не смогу об этом поговорить. Я… я вообще таких не встречал больше.
- Я встречал, - голос из темноты тоже подозрительно гнусавил. - Но они все взрослые. Они не понимают. У меня есть подруга, но ей жаловаться… как-то это не то. А так, чтоб друг… а теперь мы вроде как друзья.
- Да, друзья, - Ян улыбнулся. – Как тебя зовут-то?
***
Телефон на столе дребезжал так, что аж подпрыгивал.
Макс открыл глаза. Он лежал на полу в ординаторской, посреди всего бардака, а за окном в морозной дымке алел рассвет.
Что это было? Кто был этот парень? Это все сон?
Он вскочил и дрожащей рукой потянулся к телефону.
- Максим, - всегда серьезный и суровый, голос Рашида Султановича в трубке, кажется, дрожал. – Я просто поражен.
Макс почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
- Это невероятно, - продолжал Рашид Султанович тем же тоном. – Я старый человек, я опытный волшебник, я многое в жизни повидал, но такого… такого я не видел никогда!
- Э…это больше не повторится, - промямлил Макс, и цвет его лица с зелёного градиентом перешёл в свинцовые белила.
- О, напротив! – патетически воскликнул Рашид Султанович. – Я готов передать ему свою должность и звание немедленно – но, если ты не возражаешь, я всё-таки дал бы мальчику несколько уроков. Это потрясающий талант и невероятные возможности, но ему всё-таки стоит немного поучиться беречь ресурсы. Он ведь по-настоящему проживает с ними все кошмары и за руку их оттуда выводит! Это не какие-то сказки, это настоящая мощь, настоящий, великий талант. Видит Аллах, я никогда так не смог бы. Я буду молиться за этого мальчика, скажи мне, как его зовут?
Макс медленно начал сползать по стенке. Все, наконец, встало на свои места – и это осознание его, кажется, добило. Так вот как он отсюда выбрался – улетел. Улетел, зараза.
- Ян, его зовут Ян, - скороговоркой, севшим голосом выпалил глава профсоюза волшебников. – Спасибо, Рашид Султанович. С наступающим вас, здоровья дочке! Я… мне… мне надо бежать. Спасибо. Мы очень вас ждем.
Он подбежал к окну и непослушными пальцами принялся открывать замерзший шпингалет.
- Пожалуйста, - прошептал Макс. – Пожалуйста, пусть ты надел свою шапку и хорошо поужинал вчера, потому что я не знаю, сколько сил нужно на эту твою магию…
Защелка поддалась. Окно со скрипом открылось, впуская морозный воздух и малиновый рассвет над Камой. На лету обретая видимость, в кабинет влетел растрепанный, бледный и явственно похудевший за ночь Ян Малинин. Глаза его горели, а пальцы мертвой хваткой вцепились в старинный фолиант.
- Макс, я пытался вернуть книгу, но тебя не было, - выпалил Ян и рухнул на пол. Макс подхватил его в полете и неуклюже, непрофессионально уткнулся носом в кудрявые волосы младшего брата.
- Мне надо еще одной девочке прямо сейчас принести елку, а то у нее старшая сестра в больнице и папа расстроится, - бормотал Ян. – А потом можешь ругаться.
- Глюкозы тебе надо, - ворчал Макс на бегу по пути к процедурной. – И ремня, это факт.
- Тебе сильно попало, да? Слушай, а давай никому не скажем? – Ян поднял голову. – Давай скажем, что таков и был план с самого начала? И это будет наш с тобой секрет? Братья ведь хранят секреты, так?
- Братья – по всякому бывает, - Макс улыбнулся и заморгал красными глазами. – Но друзья – точно.
***
В огромной палате института педиатрии было темно, но никто не спал. Завернувшись в одеяла, как в рыцарские плащи, дети и родители сидели, прижавшись друг к другу и завороженно слушали девочку, рассказывавшую сказку при свете самой настоящей свечки (пожарная сигнализация? Да ладно!).
На вид ей было лет семь. Тёмные волосы были заплетены в три тоненькие косички, а пижама в легкомысленной цветочек смешно контрастировала и с большими очками, и с удивительно взрослым и выразительным голосом.
Сказка закончилась, зажгли свет. В палате обнаружилось несколько пациентов из соседних палат (и даже мальчики!), а также санитарка тётя Оля и суровая процедурная медсестра Ирина Антоновна, которая вообще сегодня не дежурила, зато подозрительно вытирала глаза клетчатым носовым платком.
- Хорошая сказка.
- Спасибо!
- А расскажи еще, пожалуйста!
Ирина Антоновна встала и сразу обрела свой привычно грозный вид. Все сразу притихли.
- Ещё будет завтра, - сказала она. – А сейчас спокойной ночи всем! Родители, пожалуйста, не проспите, в 6.30 из лаборатории придут кровь брать. Все помнят? Наташа Иванова, Люба Новикова, Шехерезада Никитина? Ещё раз спасибо тебе большое, Шехерезада. Чудесная сказка. С наступающим.
Старшая улыбнулась в ответ и задула свечку. Падал снег. Медленно, на мягких ёлочных лапах к Москве подходил новый год.
Как всегда, бесконечное спасибо Лисы по ту сторону дождя за работу со мной и с текстом.
С Новым Годом, и пусть дальше будет лучше!
9. Исторические корни волшебной сказки
9. Исторические корни волшебной сказки.
Пускай наш цвет глаз
Ненадёжен, как мартовский лёд,
Но мы станем как сон,
И тогда сны станут светлы.
Борис Гребенщиков
Ненадёжен, как мартовский лёд,
Но мы станем как сон,
И тогда сны станут светлы.
Борис Гребенщиков
Новый год неотвратимо наступал. Выстроились в витринах магазинов одинаковые правильные пирамиды мандаринов, и гирлянды колбас, за ними вырос лес белых пластмассовых новогодних елок, и для полного соответствия рассказу Куприна про чудесного доктора не хватало только несчастного поросенка с зеленью в зубах – и, собственно, самого чудесного доктора.
Праздничного настроения, впрочем, не было совершенно. Новый год предстояло встречать в пустой квартире вдвоем с младшей: Наташа со старшей все еще лежали в больнице в Москве. Каждый вечер они звонили домой – Наташа жаловалась на тараканов и медицинскую неопределенность, зато старшая, напротив, уже нашла себе целую кучу приятелей (двое из них не говорили по-русски, а один из них и вовсе оказался глухим, но детям это, разумеется, совершенно не мешало), научилась переводить рисунки через копировальную бумагу, обожала какие-то пряники в шоколаде, которых в Перми не было, и серьёзно рассчитывала, что останется жить в НИИ педиатрии навсегда, даже если для этого нужно каждый день сдавать кровь.
Зато младшая с каждым днём ныла всё сильнее, рвалась в Москву (кажется, не столько за сестрой, сколько за телевизионной рекламой МакДональдса!) и рисовала Кремль. Поскольку Кремль в основном встречался ей в старых энциклопедиях или на черно-белом экране, он получился синим, и эта синева разрывала шаблон и Серёгино сердце. Как и то, что он каждый день после работы забирал дочь из садика самой последней, каждый раз стараясь не реагировать на комментарии воспитательниц о том, что отец он так себе. И вот теперь завтра новый год, а елки нет. Никакой.
- Папа, смотри!
Младшая, конечно, думала, что они просто гуляют – но на самом деле они обошли уже все известные Сереге места, но елочные базары были пусты. Кое-где валялись обломки веток, но даже из них собрать что-то хотя бы немного похожее на дерево казалось невозможным. Отличный новый год – а воспитательницы из детского сада, похоже, правы насчет того, что с отцом девчонкам не повезло.
- Папа, да ну посмотри! - дочь изо всех сил тянула его за рукав пальто. Серёга обернулся: на качелях на детской площадке, обычно полной народу, но сейчас совершенно пустой, сидел какой-то совершенно скрюченный мальчик, которого с трудом раскачивала, видимо, мама или бабушка в сером платке поверх скатавшейся шубы – словно почувствовав взгляд, она резко повернулась к наблюдателям спиной. Безысходная картина отлично вписывалась в Серёгину тоску.
- Что такое? Пальцем нехорошо показывать.
- Ну папа, – заныла девочка и начала тянуть еще сильнее. – Ты туда смотри, вон! Качели!
Женщина у качелей как будто сжалась и стала меньше ростом. Мальчик оглянулся на них и смерил Серёгу колючим взглядом, прекрасно понятным даже издали. Серёга не отвел глаза – за годы по больницам с девчонками он насмотрелся на всякое. Пацан, судя по всему, тоже – но только он сейчас ощетинился зря.
Дело-то не в нём. Что с мальчиком что-то может быть не в порядке, младшая даже и не заметила. Да если и заметила, ей наплевать. Может, отец он и так себе, но уж этому-то дочь научил. А вот бороться с нетерпением и гиперактивностью – нет. По крайней мере, младшая уже неслась к качелям, проваливаясь в глубокий снег (когда только успел нападать?), похожая на маленького снеговика в вязаной шапке.
- Папа сейчас и тебя покачает, - радостно сообщила она мальчику на качелях. – Он знаешь, какой сильный?
Мальчик и женщина посмотрели на Серёгу – он удивлённо, она с сомнением. Серёга вздохнул: он не отличался силой, ему совершенно не хотелось никого качать, но качели отдаляли тот омерзительный момент, когда младшая вбежит в комнату, а там нет ёлки.
Пошел крупный снег. Качели со скрипом взлетали ему навстречу. Все молчали.
- Недавно переехали? – поинтересовался Серёга, раскачивая сразу обе качели. Женщина раздраженно пожала плечами:
- Всю жизнь тут живем. Мы просто не выходим. Трудно, знаете ли. Особенно осенью-зимой.
- Знаем.
- Конечно, не знаете - откуда вам знать, - женщина презрительно улыбнулась Серёге из глубины своего отчаяния.
- Как скажете, - Серёга пожал плечами. Он мог бы, конечно, сказать, что коляски у них нет, и таскать старшую по лестнице на руках тоже то ещё удовольствие, но мериться безднами отчаяния – это безнадёжное и, главное, бесполезное дело. Женщина молчала. Он тоже.
Надо было идти домой. В старом облезлом доме над детской площадкой горели все окна, кроме двух на 5 этаже - в 1 и в 4 подъезде. Серёга с тоской посмотрел на своё.
- Это ваше? – спросил парень на качелях.
- Ага. Второе, вон то, ваше?
- Ага.
Опять наступила тишина – но уже не такая неудобная. Младшая молчала – опять уши греет и снежинки ест, вечно она так делает.
- Соседи, значит. Я Сергей, - сказал Серёга.
- Елисей, - представился мальчик.
- Как королевич! – наконец, подала голос младшая. – Класс! А я Иляна!
- Оо, ты тоже из сказки! Я читал!
Невидимая струна напряжения лопнула окончательно. Дети на качелях легко перелетели коммуникативный барьер. Родители стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не решались заговорить.
- Имя редкое, - наконец, произнесла женщина. – Вы румыны?
- А вы из тридевятого царства? – Серёга усмехнулся.
- Вы ведь родились в четвёртой медсанчасти? – с интонацией сыщика из сериалов на НТВ воскликнула женщина. – То есть ваша девочка?
- Там, - Серёга удивлённо поднял брови. – Но почему…
- Потому, что с нами, как оказалось, в палате лежали Василиса и Еруслан.
- Еруслан, надеюсь, Лазаревич? - деловито уточнил Серёга.
- Моисеевич.
- Бывает.
Что тут скажешь? Не говорить же, что в сравнении с тем, как зовут их старшую, Еруслану Моисеевичу страшно повезло.
***
- Макс, дорогой, пожалуйста, ну один раз! Ты можешь один раз у нас переночевать? Я понимаю, что у тебя планы, но мы не можем его с собой повезти, это опасно. Что? Дома оставить? Ты нe представляешь, во что дом превратится, мы только-только сделали ремонт после того, как они разожгли костёр в большой комнате на ковре!
Ян издал горестный вопль и запустил тапком в кота. Кот лениво зашипел – он уже давно привык к появляющимся из ниоткуда тапкам. Впрочем, по сравнению с экспериментами по производству золота путём плавления фольги от шоколадок, или инсценировкой Цусимского сражения в ванне (корабли были игрушечные бумажные, а вот огонь - нет, и пораженный врагами броненосец «Сисой Великий» подпалил и занавеску), или даже игрой в полярную экспедицию Роберта Скотта на ковре в большой комнате (да, костёр пришлось разжечь, но экспедиция же погибала от холода, при чем тут ковёр, мама, ты не понимаешь) появляющийся из ниоткуда тапок был безобидной шалостью.
С детства не переносивший плохих финалов, Ян Малинин давно осознал свою миссию в этом мире: поддержать неудачников, поэтому он никогда не играл в победителей. Да, русский флот потерпел поражение в Цусимском сражении, Роберт Скотт дошёл до полюса вторым и погиб по пути обратно, алхимики вообще не получили своё золото, ну так что же? Не играть в них никому?
Лучшие друзья Яна – Тимур и Янка – всецело разделяли его благородную страсть, а вот весь остальной мир был против них.
Игры в основном происходили в доме у Малинина – его родители, учёные-орнитологи, часто бывали в отъезде, поэтому именно их дому доставалось больше всего. После той самой экспедиции Скотта, в результате которой чуть не сгорел весь дом (пожарные приехали совершенно по-настоящему), родители всех троих как сговорились (на самом деле и правда сговорились), и теперь друзья никогда не оставались в квартире втроём.
Их все предали. Вот даже сейчас, накануне нового года родители опять срочно едут куда-то в заповедник помогать лечить каких-то бакланов, но вместо того, чтобы взять сына с собой, призывают сидеть с ним старшего сводного брата. О, как же это унизительно! Как будто Яну не 12 лет, а пять или шесть.
Опять придётся улетать через окно, как Питер Пэн. С этим персонажем Ян чувствовал прямо-таки духовное единение, ведь это был единственный кроме самого Яна человек в мире, умевший летать, а также обладавший полным набором молочных зубов в 12 лет. Он, как и Питер, не очень-то собирался взрослеть, хотя и был (как сын учёных!) достаточно рациональным, чтобы не верить во всякие там страны вечного детства.
Если бы Ян заинтересовался семейной историей, он бы быстро понял, что по сравнению с реальностью, в которой жили его родители, волшебные сказки резко приобретают все атрибуты критического реализма, но столь недавнее прошлое Яна не интересовало. Как-то раз он спросил у мамы, не был ли её первый муж, отец Макса, космонавтом или пиратом, и, получив отрицательный ответ, потерял к поколению своих родителей всякий интерес. Для справки отметим, что Генрих Винтер и правда не был космонавтом или пиратом. Он всего лишь был главой пермского волшебного профсоюза, хранителем Дома Одного Окна и дирижером оркестра душ хранителей города – но точность формулировок запроса не была сильной стороной Яна: у него были совсем другие способности. Но о том, что он умеет летать, родителям знать не полагалось – во-первых, не поверят, и, во-вторых, хватит с них и того, что он родился невидимым.
Ян, конечно, активно пользовался двумя своими талантами – естественно, за пределами семьи о них не знал никто, поэтому большинство проделок Малинина в школе оставалось недоказуемым. Макс, кажется, догадывался о том, что невидимостью дело не ограничивается, но поймать брата тоже пока не смог. И не сможет, будьте уверены.
- Дежуришь сегодня? Ну возьми его с собой на дежурство, пожалуйста! У него есть совесть, в больнице-то он больше ничего не станет устраивать. Макс, ну я надеюсь, что с прошлого раза он хоть что-то уяснил… Просто посидит в ординаторской. Да не станет он снова ее поджигать, второй раз даже ему это неинтересно! А новый год можете отметить у нас, конечно, приводи кого угодно! Спасибо, я его сейчас привезу. Ты нас спасаешь!
Судьба стучала в дверь громче, чем оркестр у Бетховена, и лик её был страшнее, чем логотип телекомпании ВИД. Судьба Яна Малинина была решена – и она была незавидна.
Но он не сдастся - он отомстит, и месть его будет страшна. Потомки сложат о ней не одну песню, а этот занудный старший брат никогда больше не отважится запереть его в своей ординаторской среди пыльных историй болезни (которые, к слову, так отлично горят!), скучных книжек с бесполезными картинками (часть из которых теперь отсутствует) и атмосферы занудства, с которой даже он, Ян Малинин, не может ничего сделать.
А вы бы не отомстили?
***
- Хватит нас игнорировать, Макс, у нас проблема.
Сам факт, что Лия позвонила сама, был поразителен. С тех пор, как они поссорились три года назад, хранительница Дома Одного Окна всегда находила способы общения с ним, исключающие непосредственный контакт. Впрочем, сейчас Макс запоздало вспомнил, что трижды сбросил звонок Берты Исааковны, дважды – Оли, а в окно ординаторской кто-то всё утро яростно стучал, но из-за мороза не было видно, что за птица. Может, это и правда был Лиин ворон – ну да что теперь уже.
- Только одна? – сварливо поинтересовался дежурный врач второго отделения реанимации четвертой медсанчасти Максимилиан Винтер у телефонной трубки.
- С остальными я справлюсь сама, - с ледяным спокойствием отвечала трубка. – Но вот с ночными кошмарами своих пациентов разбираться придётся тебе. Рашид Султанович срочно улетел в Казань. У него под машину попала дочь. Он оставил тебе записку на столе в ординаторской.
Макс поглядел в окно, и пальцы ног неприятно похолодели: по морозным узорам фиолетовой акварелью разливались сумерки. На столе действительно лежала записка, которую ему кто-то утром передал, но сказал, что вопрос не медицинский, и Макс про неё сразу же забыл. Дел, как всегда перед новым годом, было слишком много – а коллег на работе, как водится, мало.
- Почему я об этом узнаю только сейчас? – спросил Макс, на ходу соображая, что именно об этом, очевидно, собирались сообщить ему и Берта Исааковна, и Оля, и отцовский ворон, но он сперва был занят, потом забыл, а потом ушёл на операцию. Лия проигнорировала вопрос.
- Я не смогла найти никого, кто мог бы его заменить, да ещё и на предновогоднее время. Придётся тебе.
- Лия, но…
- И Берта, и Оля, и Люба, и Рада Аркадьевна, и Аида Хароновна очень заняты. А я не могу выходить из дома.
- А я вообще не волшебник!
- Не помешало же тебе это выдвинуть свою кандидатуру на пост главы нашего профсоюза, - холодно отозвалась Лия. – Чудес же не бывает. Бывает же только хорошо сделанная работа.
- Лия, я на работе. Это может подождать? Я жизни спасаю. Не умрут же они, в конце концов, от одного плохого сна?
- Это тебе лучше знать. Ты врач, а не я. Если я чем-то могу помочь, звони. С наступающим.
Лия положила трубку. Макс в три шага пересёк ординаторскую (старинный паркет тоскливо заскрипел) и выгреб из-под выписок на столе записку – в ней и правда было написано ровным, как в школьных прописях, почерком пожилого казанского тылсымчы, что он вынужден срочно уехать из города и не может сказать, когда вернётся. Книгу сновидений он оставил, как и положено, в своей сторожке, просил помолиться за здоровье своей дочки Резеды и передавал всем в больнице Яңа ел котлы булсын.
- Случилось что-то? – невинно поинтересовался Ян, сидевший за столом старшего ординатора. То есть не совсем за столом: ноги в разных носках – на столешнице, истории болезни – погребены под фундаментом какого-то замка из Лего, напоминающего полуразрушенную котельную, зато в стиле Саграда Фамилия. Невинный вид был обманчив и ничего хорошего, конечно, не предвещал: в ботинках старшего брата, стоявших в шкафу, уже полчаса таяли небольшие сугробики, а рукава пальто были зашиты. Кажется, Макс думает, что похож на Бэтмена, когда на ходу надевает пальто – так вот больше не похож. И да, для справки: так будет с каждым, кто думает, что может командовать Яном Малининым только потому, что он, видите ли, старше.
- Это больница, тут всегда что-то случается, - пробурчал Макс.
И это сегодня – когда помимо работы ему и так приходится следить за младшим братом с повадками Питера Пэна и разрушительным потенциалом Годзиллы, который уже был пойман за тем, что устроил светомузыку в служебном лифте!
- Макс? Что-то интересное случилось?
- Неважно, Ян, это не твоё дело.
Наблюдая в открытую форточку за очередью машин скорой помощи к приёмному покою, Макс подумал, что этот Новый Год имеет все шансы стать худшим в истории этой больницы, и приготовился действовать решительно. Дело было за малым – решить, как именно.
- Сиди, пожалуйста, тихо и ни ногой за порог, понятно?
- Да, конечно, - послушно кивнул Ян, краем глаза наблюдая за братом. Макс надел ботинки; и без того недовольное лицо молодого врача теперь напоминало картину Мунка «Крик». Героическим усилием воли подавляя желание немедленно надрать этому юному дарованию уши (времени на это не было), он схватил с вешалки пальто и запер дверь на ключ. Никаких иллюзий по поводу поведения сводного брата у него не было.
***
Охранник Захарыч протёр глаза ещё раз, но ничего не изменилось. Его по-прежнему обступали, словно стены неведомого лабиринта, высокие стеллажи, уходившие в темноту и терявшиеся в вышине там, где у сторожки по логике вещей должна была быть крыша. Сотни книг, аккуратно расставленные по алфавиту, смотрели на него с полок.
Захарыч почесал лоб. Он был уверен, что со вчера не пил, да и вчера разве что чуть-чуть. Он на работе вообще не пил. Ну только для согреву. И то не сегодня. То есть по всему выходило, что в старенькой проходной четвертой медсанчасти действительно находилась библиотека.
Ну ладно. Чего только в этих учреждениях не бывает – у них вон больные в коридорах лежат, ясное дело, что книги некуда девать. Может, уже и библиотеку в палату превратили. Медицинская библиотека же вполне могла быть в больнице? Логично же? Нормально? Захарыч огляделся. Кажется, он вообще тут никогда не был – на проходной всегда работал мрачный сухощавый старик Султаныч, который едва ли обменялся с коллегами хотя бы парой слов за всё время, что Захарыч работал тут. Ну разве что рычал на всех, кто пытался пройти без пропуска. Сидит постоянно в будке, бурчит, что пропуск ему поздно принесли – ну сыч сычом! А вот поди ж ты – он, оказывается, интеллектуал!
«Народные русские сказки», - гласила надпись на первой же попавшейся ему книге. «В.Я. Пропп. Морфология волшебной сказки», - вторила ей вторая. «Замолскис, исчезающий бог». «Миф о вечном возвращении». «Тысячеликий герой». «Сказки народов мира. Том 6. Сказки народов Австралии и Океании». Для медицинской библиотека выглядела не очень.
Раздался грохот. Дверь открылась, как будто кто-то открыл её с ноги, и на пороге возник тёмный силуэт в развевающемся плаще. Поддавшись, очевидно, сказочным образам, Захарыч схватил книгу, словно щит, и приготовился защищаться.
Силуэт на пороге оказался всего лишь дежурным врачом реанимации, который по неизвестной причине не надел пальто, а лишь накинул поверх халата. Но не успел Захарыч выдохнуть, как тот подошел к столу, извлёк из верхнего ящика музейного вида старинный фолиант – и без каких-либо объяснений растворился в сумерках.
***
Чайник на плите снова заливисто засвистел. Гуля (именно так звали маму Елисея) резала пирог с вареньем, а Елисей с младшей выкладывали на столе какой-то сложный узор из бубликов. Картина была настолько идиллическая, что Серёга даже не стал по обыкновению ворчать на дочь, что с едой играть нехорошо.
- Всё-таки, Гуля, я не понимаю, что вам кажется в этой истории странным, - Серёга отхлебнул чай из блюдечка. Со времён, когда была жива бабушка, к которой он ездил в деревню на каникулы, никто не наливал его вот так – и от этого даже сам чай как будто бы пах летом, сеном с полевыми цветами и дымом костра, который у реки разводили соседи-рыбаки. – В советское время детей ещё и не так называли. Помните – Даздраперма, Оюшминальд?
Младшая глупо захихикала.
- А Оюшминальд это кто? – спросил Елисей.
- Отто Юльевич Шмидт на льдине, - кажется, искушенной в ономастике Гуле было совсем не смешно. – Но Оюшминальды не рождались целыми палатами, а наши сказочные герои – вполне.
Чай был отличный, бублики свежие, а Елисей с младшей, кажется, уже подружились, но всё это уже походило не теорию заговора. Правильно интерпретировав выражение лица Серёги, Гуля, видимо, решила его добить:
- И я знаю, почему.
- Ну так поделитесь же, - саркастически улыбнулся Серёга. Гуля сплетала и расплетала пальцы – женщина явно очень нервничала. Она и сама понимала, что слова звучат глупо и немного жалела, что вообще начала этот разговор. Всё же было так хорошо – Елисей и Иляна явно симпатизировали друг другу, могли бы подружиться, а она сейчас напугает девочкиного отца, они уйдут, и Елисей снова останется один, запертый в квартире – пока не вернется из рейса дальнобойщик папа.
- Вы не спрашивали у вашей жены, почему она назвала Иляну Иляной?
Спросить жену? Как он ни старался забыть, не получалось. Почти семь лет прошло, но каждый день что-нибудь напоминало, и он снова видел перед собой белую дверь с надписью «РЕАНИМАЦИЯ», очередь из таких же бледных, как он сам, родителей у двери, серое от усталости лицо дежурной медсестры, которая выходила и рассказывала, как у них дела.
Они почти не разговаривали между собой – боялись спрашивать. Не знали имён друг друга, но всякий раз, когда кто-то переставал приходить, с деланными улыбками говорили друг другу: вот, выписали, стало лучше. О том, что может быть иначе, не говорили – слишком боялись.
Сергей не знал, что там было у его молчаливых соседей по скамейке у реанимации, какой была жизнь, в которую они возвращались, но не мог перестать думать о том, как же он им завидует. Некоторые приходили вдвоём, чаще приходили матери. Но Наташка сама лежала в реанимации, и он бегал между больницами, в которых, как заколдованные королевны или пленные принцессы, лежали его девочки, которым он не мог ни словом, ни знаком сказать, как он их любит. Единственным утешением были сны: очевидно, от нервов каждую ночь во сне вся эта сказочная метафорическая муть вылезала наружу и давала надежду: ведь неслись же по темным лесам серые волки, мчались богатыри через чисто поле, летели гуси-лебеди, и все, как одна, сказки заканчивались одинаково. Царевен-королевен освобождали, исцеляли, спасали, и он, Серёга, просыпался в слезах и с новыми силами. Откуда они только брались, все эти сказки? Не из детства же – своё детство Серёга отлично помнил, и в нём были машинки, пушки из пластилина, рыбалка, ныряние с деревенской пристани вслед уплывающему пароходику, потом - прицепленная к школьной форме цепочка, стянутая из школьного туалета (чтоб как у металлистов), драки за гаражами, исключение из пионеров и книги Гарри Гаррисона, но никакой Иляны Косынзяны там не было. Но откуда-то же она взялась у него в голове в ту ночь, после которой заведующая реанимацией впервые широко улыбнулась ему и спросила:
- Ну что, папочка Никитин, хотите посмотреть на вашу младшую?
Иляна с Елисеем строили из бубликов башню. Башня рушилась в чай, они хохотали и начинали снова. Сергей смотрел на дочь покрасневшими глазами и молчал.
- Это не она, это вы, - Гуля поняла его без слов. – Вы сами видели эти сны.
Сергей кивнул. Он никому, кроме Наташки, никогда не рассказывал, да и кто бы, кроме неё, поверил в такую муть? А вот смотрите-ка, он, оказывается, вовсе и не один такой.
- Со сколькими ещё вы разговаривали? И как додумались?
- Сначала с тремя. Но у меня тётя в ЗАГСе работает, и как-то я с ней поделилась, а она и говорит, что в нашем районе какой-то аномальный процент детей со сказочными именами. Так я поняла, что нас много. И стала искать других.
- Без пяти девять, - завопил вдруг Елисей неожиданно громко. – У нас кукушка в часах в той комнате, побежали смотреть!
- Вааау! Я только в книжках видела! – захлопала в ладоши Иляна и взялась за ручку Елисеевой коляски. – Помочь?
- Немножко!
Набрав с собой бубликов (что, что они собираются с ними делать?), юные сказочные герои шумно мигрировали в соседнюю комнату смотреть кукушку. Родители молча смотрели на тарелочку на столе, на которой в полном соответствии с каноном лежало одинокое яблочко.
***
- Почему мне не сообщили! – Пётр Петрович, главный врач больницы, разорялся так, что в ординаторской звенели стёкла. – Винтер, это не какая-нибудь глупость, это серьёзное дело! На дворе новый год, вы соображаете, что делаете? У нас много детей в реанимации, не говоря уже о взрослых. Вы что, хотите оставить пациентов наедине с кошмарами? Это недопустимо. Чем вы вообще думали? Где Книга вообще? Тоже в Казани? В проходной её нет!
- Всё в порядке, Пётр Петрович, - Макс старался держаться непринужденно, чтобы внушить главному врачу спокойствие всем своим видом. – Очень жаль, что у Рашида Султановича случилось в семье несчастье, но профсоюз волшебников, несомненно, готов к этой ситуации и всё под контролем. Книга Снов уже у нас, как видите…
Макс улыбнулся самой обворожительной из имевшихся в его арсенале трёх улыбок и открыл шкаф, куда 30 минут назад сам положил книгу.
Улыбка, более похожая на гримасу ужаса, застыла на лице Макса, но многолетний опыт школьного хулигана и грозы медицинского училища позволил ему взять себя в руки.
- …Как видите, уже передана компетентному специалисту.
- Смотрите, Винтер, - устало вздохнул Пётр Петрович. – Вам, волшебникам, наверное, лучше знать, но вы помните, пожалуйста, что речь всё-таки о людях идёт. Вы не меня – их подведёте, если что-то пойдёт не так.
- Я не волшебник, я врач! – в голосе Макса прозвучала обида.
- Вот и ведите себя как врач, Винтер, - Пётр Петрович повернулся к двери и с удивлением огляделся. – Да что у вас тут вообще творится? Я на вас надеюсь. С наступающим.
В шкафу не было книги. Он сам положил ее туда, а потом побежал в палату. Дверь была заперта, и тут оставался Ян – конечно, мальчик на всякое способен, но не станет же он способствовать краже – или…
- Ян, кто заходил в кабинет, пока меня не было?
Ему никто не ответил.
- Ян!
Макс огляделся – подобно камеры в замедленной съемке его взгляд скользил по пустым столам, залитому зелёнкой старому паркету, по сгорбленным стульям, по мандариновым шкуркам в мусорной корзине, по его собственному обескураженному отражению в зеркале у входа, по похожему на слона дивану под серым пледом.
Кабинет был перевёрнут вверх дном. На сером диване выросли желтоватые сталагмиты историй болезни, содержимое ящиков стола Макса ровным слоем покрывало пол. Среди статей по анестезиологии, исчерканных календарей с дежурствами, рекламных буклетов фармацевтических компаний и ручек на полу лежала фотография Лии Кац, зажигающей седьмую свечу ханукии. Лия смотрела в камеру и улыбалась так, как улыбаются только любимым. Впрочем, теперь прекрасное лицо волшебницы украшали залихвацкие казацкие усы.
Макс закусил губу.
В луче фонаря за окном падающие снежинки напоминали рябь на экране телевизора, когда вдруг пропал сигнал.
Скрипнула открытая форточка. В кабинете никого не было.
***
Из труб домов в частном секторе поднимались столбики дыма, гасли и загорались желтые и оранжевые огоньки окон, ехали по улицам маленькие разноцветные машины. Совсем как в «Кондуите и Швамбрании», когда Лёля и Оська смотрят в самое обыкновенное окно, а думают, что видят чью-то удивительную картину. Сверху так красиво, а ведь если разобраться, то ничего хорошего не происходит там внизу! Так же взрослые не слушают детей, дети страдают, ни у кого нет ни на кого времени, зато все полны праздничного лицемерия: вот, дальше-то будет лучше. И на что они надеются? Дед Мороз – он только новый конструктор может принести, но получать больше пятёрок он не поможет, он даже бакланов у мамы с папой в заповеднике не вылечит. И уж точно не сделает так, чтобы Макс, наконец, начал объяснять, что случилось, прежде чем говорить брату, что это не его дело. Да.
Невидимый Ян Малинин сидел на крыше старинной больницы, прислонившись к кирпичной трубе, и рассматривал необыкновенный фолиант. Ну да - а потому что не надо было запирать его в ординаторской. Слово он, между прочим, не нарушил: за порог ординаторской его нога так и не ступала, а незаметно вылетать через форточку он уже давным-давно научился. Всё-таки он не просто так сын орнитологов – кое-что про полёты почитал. А поскольку Макс уже в прошлый раз запирал его в этой ординаторской, Ян отлично знал все окна, двери, переходы и отделения больницы, от приёмного покоя до морга. Он же не дурак! Да, хулиган! Да, балбес! Да, любитель приключений – но не дурак!
Книга была странная. Вроде бы в ней были простые сказки – но какие-то необычные. Начать с того, что написана она была от руки (а как говорят, если разными людьми – от рук?), и чем внимательнее ты всматриваешься в текст, тем меньше он похож на текст. Ты как будто начинаешь видеть, чувствовать и слышать то, что написано – как во сне. Только это были какие-то чужие сны: читая первую страницу, Ян отчётливо помнил, что долго спать нельзя, ведь скоро придёт врач, и у него, может быть, будут новости о состоянии сына.
- Какого сына? – сказал Ян самому себе, одной рукой держась за трубу, а другой – за лохматый загривок серого волка, что мчал его через тёмный лес. Он перевернул страницу. Впереди расстилались степи широкие, луга бархатные, реки медовые (честное слово!), берега кисельные (кисель был прямо как в детском саду – чтоб я так жил!), и вдруг откуда ни возьмись - хрустальный терем. Крыльцо резное, оконца узорчатые, а в оконце царица глядит. Ян почесал за ухом и понял, что на плече у него – длинная русая коса (подлиннее, чем у Янки!), а в волосы воткнуто перо Финиста Ясного Сокола.
«Только бы досмотреть до конца, пока снова не заболело!» - подумал Ян. Он несколько раз моргнул и тряхнул головой – с волос посыпался снег. Как и прежде, черные и кудрявые, они не походили на косу и уж подавно не было в них никакого пера.
Он снова посмотрел на страницу, и тут с ней начало происходить что-то непонятное. Буквы маленькой чернильной воронкой всосались в страницу – как если бы кто-то выдернул затычку в ванной! – и на странице появились слова:
Хирургическое отделение, палата 5, третья кровать (у окна). Андрей Петрович, 65 лет.
Ян захлопнул книгу и открыл снова – слова никуда не делись. Ему стало немного страшно – что бы он ни держал в руках, это явно была волшебная вещь, которая зачем-то нужна.
Зачем-то очень серьёзным. Ян прижал книгу к себе и спикировал вниз, к окну ординаторской брата. Надо незаметно подсунуть книгу на подоконник и лететь дальше, пускай Макс сам разбирается. Кому-то там, видимо, помощь нужна, если верить книге?
Ординаторская была пуста. Уши у Яна немедленно покраснели, а душа ушла в пятки. Кажется, в этот раз он натворил что-то серьёзное.
Хирургическое отделение, палата 5, третья кровать (у окна). Андрей Петрович, 65 лет.
Буквы жирным курсивом проступили на обложке книги.
Ну вот и что делать? Оставить книгу и ждать? А если Макс опять на операции, и вернется через несколько часов? Подождет ли этот дядька из книги – или не подождет? Черт, кажется, и правда чужое лучше не брать…
Ян откинул назад мокрые волосы и, обещая себе больше никогда-никогда-никогда так не делать, полетел к хирургическому корпусу.
Он ласточкой нырнул в окно в коридоре. В отделении стояла тишина – видимо, всех, кого могли, отпустили на праздники; пахло хлоркой и лекарствами, где-то в туалете зловеще капала вода из плохо закрытого крана. Ян влетел в пятую палату. Единственный пациент – очевидно, Андрей Петрович? Пожилой мужчина уснул, видимо, за разгадыванием кроссвордов. Да и что ему было делать – нога в гипсе подвешена так, что не встать, а соседей всех, видимо, отпустили.
Ну и что же теперь делать, интересно? Невидимый Ян в замешательстве стоял у кровати. Вот он, пациент – кажется, вовсе не умирает. Или умирает? Как узнать? Точно, пульс, надо посчитать пульс. Ян аккуратно взял спящего за запястья - и провалился в кроличью нору.
От ужаса он заорал, как ему казалось, на всю больницу. Перед глазами пролетела вся жизнь - вот мама, вот папа, вот Клавдия Фёдоровна ставит ему тройку по географии, вот Мариша из Б класса соглашается пойти с ним на новогоднюю дискотеку, но у него вдруг случается ангина, и вот он лежит дома с температурой и через силу пьёт молоко с мёдом, а тут звонит Тимур и сообщает, что Мариша всю дискотеку танцевала с Борей из пятого А…. Ой. Всё-таки не вся.
Ян потёр ушибленную поясницу и огляделся. Высоко-высоко наверху голубело далёким кривоватым эллипсом небо. Вокруг были каменные стены, на полу что-то хлюпало.
- Это где это я? – спросил он сам у себя.
- В к-колодце, - неожиданно ответили из угла. Ян обернулся. Да, он и правда был не один, у стены, скрючившись и как будто вжавшись в землю, сидел перепуганный и заплаканный пацан где-то его возраста. Ян шагнул к нему и протянул руку.
- Ян.
- Дюша, - пацан пожал его руку. В перепуганных глазах сверкнула надежда.
- Ты давно тут? Пробовал наверх лезть?
- Мне кажется, что вечность. Я пробую вылезти, пробую, а ноги скользят, и я срываюсь, - Дюша всхлипнул. Ян уселся рядом с ним в грязь.
- Ну сейчас кто-нибудь тебя хватится, родители начнут искать…
- Не начнут, я детдомовский, - мальчик снова разревелся. – Может, твои тебя искать станут, а?
- Мои в заповеднике, бакланов спасают.
У Яна самого душа начала уходить в пятки, но он понимал, что терять время нельзя. Нужно вылезать из этого чёртова колодца, да поскорее, и идти выручать Андрея Петровича из неведомой беды. Он встал и огляделся. Колодец был узкий, а стенки выглядели опасно гладкими. Дело и правда казалось безнадежным, если только не…
- Дюша, я придумал! Мы сейчас сцепимся спинами и полезем вверх!
- А если мы свалимся? – Дюша с сомнением поглядел на далёкий уголочек неба. – Ты так делал раньше?
- Ага, - не краснея, соврал Ян. – Я постоянно куда-нибудь залезаю, а вылезти не могу. Но потом вылезаю. Давай. Полезли.
…Лезли молча, с пыхтением и усердием. Ян сам не понимал, как это получалось, но стоило подумать, что нужна опора под левую ногу, и она тут же появлялась. Стена была мерзкая, мокрая и склизкая, но пальцы почему-то крепко держались, а ноги не ехали вниз. Он готов был поклясться, что внизу у Дюши был развязан шнурок – однако сейчас со шнурком всё было отлично. Стоило ему сказать Дюше, что до верха осталось совсем немного – и голубое небо стремительно приближалось.
- Ух, Дюша, прямо как во сне, - выдохнул Ян, когда они, наконец, выбрались на поверхность. Светило тёплое майское солнце, мимо Яна с жужжанием пронёсся майский жук.
Так, стоп. Дюша – это же Андрей? А я кого искал – Андрея Петровича, так? А что если это всё не как во сне, а по-настоящему во сне?
- Видишь, - жизнерадостно сообщил Ян Дюше. – Мы просто герои.
- Как ты думаешь, если я Клавке расскажу, она меня поцелует?
Пахло шиповником, босые ноги приятно щекотала мягкая полевая трава, а по деревенской улице в три дома к ним уже бежала красивая девочка с косичками, в платке и лаптях.
- Спрашиваешь! - улыбнулся Ян. Он, кажется, понял, как это работает – но нужно всё-таки было проверить. Когда Клава убедилась, что друг жив, и повисла на шее у Дюши, Малинин аккуратно отошёл в сторону и ущипнул себя за руку.
Он стоял возле постели Андрея Петровича в хирургическом отделении четвёртой больницы. Андрей Петрович улыбался во сне. Пахло хлоркой, лекарствами, кашей с пищеблока, а по развороту волшебной книги убегали, держась за руки, прочь от колодца двое детей. Третий стоял у колодца и, приглаживая рукой непослушные кудрявые волосы, смотрел на Яна и показывал тому большой палец.
«И почему я не додумался просто взлететь? – подумал Малинин. - Впрочем, тогда с Клавой бы не вышло».
***
- Да мы ничего, нормально живём, да у него другой жизни и не было никогда – не с чем сравнить. Только вот он всё пилотом хочет стать, а какие самолёты, когда у него ДЦП? – Гуля шумно всхлипнула. – А ему это прямо снится.
Гуля и Серёга пили уже по десятой, наверное, чашке чая. Кукушка в гостиной уже прокуковала девять, а потом и десять раз, но дети давно спали, укутанные в плед, на диване среди множества Елисеевых книжек про самолёты.
- Мало ли, чего в детстве хотят! Диспетчером пускай будет, - Серёга неуклюже протянул ей грязный носовой платок. – Без диспетчера ни один пилот не сядет и не взлетит, а ими почему-то никто быть не хочет. Наша старшая тоже хочет балериной быть – а я говорю, что ей надо суфлёром работать. Порок сердца – ладно, чёрт с ним, но ей же просто медведь на ухо наступил! Зато «Руслана и Людмилу» наизусть знает. Не оперу, понятно, а Пушкина. Ну и вообще серьёзная – не как младшая.
- Насколько она старше? – улыбнулась Гуля. – На пару лет?
- На два часа, - усмехнулся Серёга. – Но для меня это было как пара лет, это точно.
Надо было брать спящую младшую и нести домой – завтра рано утром в садик, это опять будет концерт – не хочу, не пойду, спать буду… Ещё и ёлки нет. И ведь это всё он виноват. Наташка столько лет его просила купить уже искусственную, а он упирался: традиция, ёлка должна быть живая, у его бабушки так было, и у родителей, теперь и у него должно быть. И какая разница, что с рождением не слишком здоровых детей все немногочисленные родственники куда-то разом подевались, и даже некого позвать на эту живую ёлку посмотреть? Давно надо было купить. Но задним-то умом все крепки, это известное дело.
- Ты знаешь, а этот Оле Лукойе всё ещё работает там в больнице, - сказала Гуля. – Потому что они всё ещё называют детей сказочными именами. И я все эти годы думаю – а кто это был? Может, он ходит по больнице, как профессор, и выписывает людям рецепты на сны. Сказки народов мира, принимать по два часа каждую ночь до наступления улучшения. И, как алхимик, подмешивает что-то в капельницу. Или, может, это старенькая буфетчица за ужином смотрит, кто особо грустный, и в чай ему волшебный сахар кладёт какой-нибудь? Моисей, который папа Русланчика, когда мы всё это выяснили, даже на практику из мединститута пошел специально в эту больницу. Следил, говорит, за всеми и каждым – и ничего не понял. Все, говорит, хорошие люди. Просто каждый по-своему. Даже злобный сторож на проходной, наверное. А я иногда думаю: что бы я сказала ему или ей, если бы встретила? И только глупости на ум приходят: вроде того, что, может, надо же теперь какие-то более современные сказки читать, может, ему надо новых книжек принести?
- А я бы сказал спасибо, - Серёга усмехнулся. – Я всё думал-думал: откуда я знаю столько девчачьих сказок? В детстве же не читал их, конечно. А так пригодилось девчонкам рассказывать. Только я думаю, что ему не очень нужно наше спасибо и наши книжки – но хорошо, если он есть. А если и нет никакого волшебника и этот папа прав, и просто все хорошие, то так даже ещё лучше. Тогда получается, что каждый может быть волшебником.
***
Самый темный час всегда перед рассветом. Впрочем, сегодня ждать рассвета не было уже ни сил, ни возможности, и никакого избавления он не принести просто не мог. Макс сидел на полу своей разоренной ординаторской и курил.
Книги не было нигде. Он обыскал всю больницу, но напрасно - никаких следов ни книги, ни брата. Он пытался дозвониться в Казань Рашиду Султановичу, но тот, очевидно, был у дочери. Он обзвонил всех друзей Яна и даже дал телеграмму маме в заповедник. Он позвонил в милицию, он поднял всех знакомых в больницах – но парня никто не видел. Он просто исчез. А когда исчезает невидимый, это катастрофа.
Куда он пропал, что с ним случилось там, в зимнем городе, где его, невидимого, никто никогда не найдет? И все из-за него. Надо было стерпеть и эти ботинки, и все его прошлые проделки и поговорить с ним – объяснить, что это за книга, почему ее нельзя трогать. Может, попросить его помощи – как у большого. Может, он бы тогда раз в жизни прислушался – Макс сам был тот еще паршивец и хулиган, но даже у него было сердце. Не может же его не быть у мелкого идиота? Неужели все-таки может?
Он переборол свою гордость и позвонил Лие – Ян не приходил к ней. С одной стороны, это утешало: значит, он все-таки не попал пока в безвыходную ситуацию, которая привела бы его в Дом. Макс ожидал, что Лия обольет его презрением (и будет права) – но она обещала, что не ляжет сегодня спать, чтобы все, кому приснятся кошмары, хотя бы могли поговорить с ней по телефону, и предложила приехать к ней после дежурства, чтобы он мог поспать хотя бы там.
- Я помогу тебе поспать без сновидений, - сказала она, и тут Макс разрыдался.
- Я вообще, кажется, не смогу больше спать, Лия.
- Не загадывай, - кажется, Лия улыбнулась на том конце провода. – И не ешь себя раньше времени. Может, там сейчас у кого-то во сне происходит что-то, что изменит его жизнь навсегда – или, например, твою. Или мою. И – кто знает, может, изменит к лучшему?
Да к какому лучшему. Завтра утром он увидит новости про пациентов больницы – кому-то станет хуже из-за плохого сна. Кто-то уже не проснется, и на его, Макса, совести будет то, что этот последний сон оказался плохим. Петр Петрович его, конечно, уволит – и правильно сделает. Рашид Султанович будет безутешен. А главой профсоюза волшебников должна быть Лия. Он завтра же сложит с себя полномочия, и справедливость восторжествует. Только вот она уже ничего не исправит. И никто ничего уже не исправит. Потому что если книги снов больше нет, то никто больше не перепишет ни один ночной кошмар.
В том числе его собственный.
***
Это оказалось не так сложно, хотя поначалу Ян и паниковал, оказываясь в чужом кошмаре – чужой, свой, всё-таки это кошмар. Иногда в первую секунду казалось, что ничего не сделать, и страшное вот-вот случится, но даже тогда присутствие кого-то ещё в рядом уже придавало людям сил. С пациенткой онкологии Марией Сергеевной они вместе придумали, как обмануть нечто, гнавшееся за ними по бесконечным тёмным лестницам, а подросток Вася из детской реанимации, увидев рядом с собой перепуганного Яна, кинулся защищать его от обступавших зомби, зомби разбежались, и сон неожиданно из страшного превратился в очень героический.
Он уже потерял счёт снам – стоило вынырнуть из одного, на странице книги тут же появлялось новое имя, и вот Ян уже летел дальше. Шёл снег, он путался в адресах и не узнавал с высоты родной район – кажется, он вообще никогда ещё не летал так долго. Но волшебная книга всё выдавала и выдавала ему адреса, и Ян летел дальше. Мысль о том, что можно не лететь, даже не приходила ему в голову: не думал же, например, Д’Артаньян, что можно не ехать за подвесками в Лондон? Впрочем, о мушкетёре короля Малинин, поправляя на ходу шапку, тоже почти не думал, когда ему (надо сказать, очень в духе произведения!) кто-то вдруг помахал из окна. Ян замер в воздухе.
Там, на подоконнике с хрестоматийными цветами герани, тянущимися за изукрашенный морозом оконный переплёт, стояла маленькая девочка с кривыми светлыми косичками и действительно махала ему рукой. Повозившись немного с форточкой, она высунулась на улицу:
- Привет! У тебя очень усталый вид. Ты не замёрз? У меня есть чай, а папа уже спит. Он не увидит.
Тысяча чертей! Неужели он со всеми этими сонными делами забыл про невидимость? Или слишком устал, чтобы поддерживать её в полёте?
- Ты замёрз, - констатировала она и завозилась со шпингалетом. – Я сейчас.
В следующую минуту Ян почувствовал, что ударился обо что-то спиной, и обнаружил себя на полу в детской комнате. Кажется, ему очень повезло: руки, сжимавшие драгоценную книгу, совершенно окоченели, а сил едва хватило на то, чтобы повернуть голову. А если бы он потерял этот могучий артефакт – что было бы тогда?
Девочка, похоже, совершенно ничему не удивлявшаяся, укрыла его одеялом и исчезла в глубине квартиры. Ян закрыл глаза и почувствовал, как проваливается в чёрную дыру. Правда, в чёрной дыре почему-то была мягкая подушка, в ней пахло клубничным вареньем и вообще было довольно уютно.
- Открой глаза. Папа всегда говорит, что сначала надо попить чай, а спать потом, - снова возникла из темноты рассудительная девочка и протянула ему большую чашку в горошек.
- Спасибо, - поблагодарил Ян самым героическим шепотом, на какой только был способен. – Никому не говори, что я… ну… что я вообще бываю.
- Не скажу, - очень серьёзно кивнула девочка. – Но ты можешь рассказать мне всё – меня зовут Иляна, и я всегда знала, что я из сказки. И нас таких много, так что можешь рассчитывать.
- А я думал, ты Венди, - попытался пошутить Ян.
- Я не знаю Венди, но мой друг Елисей знает, - Иляна подалась к двери. – Я могу позвонить. Надо?
Ян улыбнулся. С девочкой было легко – она ничему не удивлялась и явно говорила с ним на одном языке. Может, у нее тоже есть сверхспособности? Он огляделся: комната была заставлена сутулыми книжными шкафами, которым как будто не хватало в ней места, в углу стояла двухэтажная кровать.
- Тут еще кто-то живет?
Девочка со вздохом кивнула на кровать:
- Моя старшая, но она сейчас в Москве, в больнице. Ты можешь поспать тут, если хочешь. Папа не проснется до утра, а утром он будет слишком расстроен, что у нас нет елки, и все равно ничего, наверное, не заметит…
- Старшие вечно все портят, - Ян понимающе покачал головой. – Повезло, что ее нет! У меня тоже есть старший брат, и я его ненавижу.
- Зачем? – удивилась Иляна. – Они, конечно, бывают так себе, но они же почти как мы. Ну, только чуть поскучнее. Но зато им можно секреты рассказывать!
- Секреты? – Ян фыркнул. – Да я скорее умру, чем расскажу своему брату хоть один секрет. Он сразу же наябедничает родителям.
- Это другое, - Иляна, кажется, искренне удивилась. – Ябедничать они, конечно, ябедничают! Но настоящий секрет моя старшая не выдаст никогда. И твой брат тоже всяко не выдаст. Ты проверь потом как-нибудь на досуге.
Ян хотел было возразить, что Иляна просто не знает, о чем говорит (у его брата, очевидно, просто нет души, ведь как иначе объяснить то, что он всегда за одно со взрослыми? Кажется, когда Ян был младше, было лучше; ведь от старшего требовалось включить железную дорогу или там почитать книжку, и он всегда это делал, а теперь смотрите-ка, принялся воспитывать), но чай был такой вкусный, а глаза так сильно слипались… Ян положил голову на волшебную книгу и провалился в сон – как раз в тот момент, когда на странице проступила новая надпись.
***
Было темно. Пахло нафталином, пыльной бумагой и старинными духами. Он что, в шкафу? Ян начал шарить руками в темноте: похоже на то. Но где же у этого чертова шкафа дверь? Он не задохнется тут часом? Что это тут за точка света? Ага, вот и дверь, только почему-то не поддается.
- Может быть, мы могли бы встретиться? – произнес за дверью незнакомый мужской голос.
Вот это поворот.
Ян вжался обратно в лес одежды за спиной. Там явно какая-то драма – значит, это опять чей-то сон? Но почему тогда он в шкафу, а не там, с непосредственными его участниками.
Ответа не последовало.
- Могу я хотя бы тебя увидеть? – голос ощутимо дрожал.
«По телефону говорит, - догадался Ян. – Ох, что-то ему там сейчас, кажется, наговорят…»
Он примкнул к замочной скважине. Там, в комнате с каким-то старинным убранством, на столе стоял старинный телефонный аппарат (как в кино, с длинной трубкой), а возле телефона стоял спиной к Яну высокий седой мужчина в не то пиджаке, не то сюртуке, делавшем его похожим на подбитую птицу.
- Хотя бы раз, - умоляюще попросил мужчина телефонную трубку. – Я обещаю, я не буду ни о чем тебя просить. Я хотел бы просто после стольких лет увидеть тебя. Мне больше ничего не нужно.
Сердце Яна сжалось. Бедный, бедный мужик. Он о таком только читал, но это, должно быть, ужасно, если от тебя кто-то уходит. Да он и сам знал цену страданию: когда Мариша из Б класса пошла на дискотеку не с ним, он целый вечер не мог играть в приставку от горя. Но, в конце концов, как-то нужно идти дальше. Сейчас он вылезет, отберет у мужика трубку и уговорит женщину к нему вернуться. Ну а что? Она не сможет ему отказать, у него такое обаяние, что…
- Прости. Я не должен был тебя тревожить. Я не знаю, чем я заслужил это наказание… Да, да, прости, я понимаю, что ты не хочешь заставлять меня страдать. Просто… просто так получается. С Новым Годом тебя. Будь счастлива. Да. Я… я постараюсь.
Мужчина повесил трубку и, не оборачиваясь, резко вышел из комнаты. Ян услышал глухой, сдавленный звук. Черт побери. Да он же плачет там. Нужно срочно его утешить – но как? Ладно, это мы сейчас решим. По ходу пьесы.
Ян толкнул дверь шкафа – она не поддавалась. Он навалился сильнее. Дверь заскрипела, но не поддалась. Да что же это такое – неужели это мой кошмар? Но я не боюсь темноты. И я понятия не имею, что же это за мужик плачет там, в комнате. Значит, это ошибка? Сбой в матрице? Ян уже собрался ущипнуть себя за руку, как вдруг услышал совсем рядом чье-то дыхание.
- Кто здесь? – хором спросили два мальчишеских голоса.
Две пары глаз уставились друг на друга в кромешной темноте.
- Ты что здесь делаешь? – подозрительно спросил парень в темноте.
- Вылезти пытаюсь, - фыркнул Ян.
- Не вылезешь, - фыркнул в ответ парень из темноты. – Шкаф заперт снаружи, а ключ у него.
- А кто это?
- Мой отец.
Приехали. Час от часу нелегче. Это уже какой-то мрачный детектив: в старинном доме парня запер в шкафу похожий на ворона отец? Это что, кто-то детективов обчитался на ночь, что ли?
- А ты что тут делаешь? Нарнию ищешь? – попробовал пошутить Ян. Парень на шутку, кажется, не отреагировал.
- Нарнии нет.
- А если серьезно? – у Яна начали затекать ноги, но проще, кажется, пень разговорить, чем этого парня. Так, погодите: это же должен быть кошмар? Чего он боится тут? Боится же чего-то, раз Ян тут оказался?
- Если серьезно, то я бы хотел, чтобы Нарния была. Потому что иначе - только повеситься.
- Эта женщина, с которой он разговаривал – она кто? – Ян решил окольными путями выяснить ситуацию. Одежды в шкафу хватало – поэтому если он серьезно насчет повеситься, то у него все шансы преуспеть. Черт.
- Моя мать.
- Разводятся?
- Развелись. Пару лет назад. И он все надеется, что она к нему вернется. А она не вернется. И он уже сходит с ума. По правде сходит. Погоди, ты-то тут что делаешь? У тебя-то что случилось?
- Да нормально вроде все.
- Хорош врать, в Доме Одного Окна не оказываются, когда нормально, - парень в темноте ухмыльнулся. – Рассказывай давай.
Дом Одного Окна? Он что-то слышал от мамы в детстве, но никогда не прислушивался. Кажется, это какое-то место, куда попадают, когда некуда больше идти, и там живет какой-то волшебник или волшебница, который всем помогает. Черт. Что все-таки происходит? Это не похоже на кошмар.
«Или… или я и правда в этом самом доме? – осенило Яна. - Возвращаться-то мне некуда!»
- А у меня родителям плевать на меня, они уехали к черту на кулички, - сказал он. – Оставили с братом, а старший брат какой-то невероятный козел. Он меня, представляешь, запер. А я сбежал. И теперь мне, видимо, настолько некуда идти, что я оказался тут.
- Моим тоже плевать, - зашуршали платья в спертом воздухе: парень в темноте сочувственно кивнул. – Они вообще как будто забыли, что я существую. У мамы наконец-то началась своя жизнь, и мне там вроде как и места нет. А отец… ну, ты сам видел. Я сейчас повешусь, а он не заметит. Видишь, он еще и шкаф закрыл сам. Не посмотрел.
- Ему так фигово, что вы оба оказались в Доме Одного Окна?
Парень в темноте хрипло рассмеялся.
- Ха! Если я тебе скажу, ты в жизни не поверишь. Мой отец и есть волшебник из Дома Одного Окна. Он самый могучий волшебник в городе, а что толку, если мама его больше не любит и не полюбит никогда? А он с этим что может сделать? Ничего. Никакого толку в магии.
- Да в магии вообще никакого толку! – горячо согласился Ян. – Я вот летать умею. Да только им все равно на меня плевать, понимаешь? Хоть бы раз кто поговорил со мной по-человечески!
- А друзьям ведь не расскажешь, - подхватил парень из темноты. – Так и вижу, как я прихожу, блин, на футбол, и говорю пацанам: у меня отец-волшебник совсем с ума сходит от тоски, так, что у нас в доме на окнах морозные узоры все лето держались…
- Ага, а я прихожу и говорю: мама, папа, я так скучал по вам, что вчера попытался полететь за вашим самолетом, и у меня, представляете, получилось…
Они оба невесело рассмеялись. В душном шкафу как будто стало легче дышать, но Ян почувствовал, как у него подозрительно защипало в носу. Хоть кто-то его понимает. Хоть раз в жизни.
- Слушай, чувак, спасибо тебе, - сказал он. – Я думал, что я вообще никогда ни с кем не смогу об этом поговорить. Я… я вообще таких не встречал больше.
- Я встречал, - голос из темноты тоже подозрительно гнусавил. - Но они все взрослые. Они не понимают. У меня есть подруга, но ей жаловаться… как-то это не то. А так, чтоб друг… а теперь мы вроде как друзья.
- Да, друзья, - Ян улыбнулся. – Как тебя зовут-то?
***
Телефон на столе дребезжал так, что аж подпрыгивал.
Макс открыл глаза. Он лежал на полу в ординаторской, посреди всего бардака, а за окном в морозной дымке алел рассвет.
Что это было? Кто был этот парень? Это все сон?
Он вскочил и дрожащей рукой потянулся к телефону.
- Максим, - всегда серьезный и суровый, голос Рашида Султановича в трубке, кажется, дрожал. – Я просто поражен.
Макс почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
- Это невероятно, - продолжал Рашид Султанович тем же тоном. – Я старый человек, я опытный волшебник, я многое в жизни повидал, но такого… такого я не видел никогда!
- Э…это больше не повторится, - промямлил Макс, и цвет его лица с зелёного градиентом перешёл в свинцовые белила.
- О, напротив! – патетически воскликнул Рашид Султанович. – Я готов передать ему свою должность и звание немедленно – но, если ты не возражаешь, я всё-таки дал бы мальчику несколько уроков. Это потрясающий талант и невероятные возможности, но ему всё-таки стоит немного поучиться беречь ресурсы. Он ведь по-настоящему проживает с ними все кошмары и за руку их оттуда выводит! Это не какие-то сказки, это настоящая мощь, настоящий, великий талант. Видит Аллах, я никогда так не смог бы. Я буду молиться за этого мальчика, скажи мне, как его зовут?
Макс медленно начал сползать по стенке. Все, наконец, встало на свои места – и это осознание его, кажется, добило. Так вот как он отсюда выбрался – улетел. Улетел, зараза.
- Ян, его зовут Ян, - скороговоркой, севшим голосом выпалил глава профсоюза волшебников. – Спасибо, Рашид Султанович. С наступающим вас, здоровья дочке! Я… мне… мне надо бежать. Спасибо. Мы очень вас ждем.
Он подбежал к окну и непослушными пальцами принялся открывать замерзший шпингалет.
- Пожалуйста, - прошептал Макс. – Пожалуйста, пусть ты надел свою шапку и хорошо поужинал вчера, потому что я не знаю, сколько сил нужно на эту твою магию…
Защелка поддалась. Окно со скрипом открылось, впуская морозный воздух и малиновый рассвет над Камой. На лету обретая видимость, в кабинет влетел растрепанный, бледный и явственно похудевший за ночь Ян Малинин. Глаза его горели, а пальцы мертвой хваткой вцепились в старинный фолиант.
- Макс, я пытался вернуть книгу, но тебя не было, - выпалил Ян и рухнул на пол. Макс подхватил его в полете и неуклюже, непрофессионально уткнулся носом в кудрявые волосы младшего брата.
- Мне надо еще одной девочке прямо сейчас принести елку, а то у нее старшая сестра в больнице и папа расстроится, - бормотал Ян. – А потом можешь ругаться.
- Глюкозы тебе надо, - ворчал Макс на бегу по пути к процедурной. – И ремня, это факт.
- Тебе сильно попало, да? Слушай, а давай никому не скажем? – Ян поднял голову. – Давай скажем, что таков и был план с самого начала? И это будет наш с тобой секрет? Братья ведь хранят секреты, так?
- Братья – по всякому бывает, - Макс улыбнулся и заморгал красными глазами. – Но друзья – точно.
***
В огромной палате института педиатрии было темно, но никто не спал. Завернувшись в одеяла, как в рыцарские плащи, дети и родители сидели, прижавшись друг к другу и завороженно слушали девочку, рассказывавшую сказку при свете самой настоящей свечки (пожарная сигнализация? Да ладно!).
На вид ей было лет семь. Тёмные волосы были заплетены в три тоненькие косички, а пижама в легкомысленной цветочек смешно контрастировала и с большими очками, и с удивительно взрослым и выразительным голосом.
Сказка закончилась, зажгли свет. В палате обнаружилось несколько пациентов из соседних палат (и даже мальчики!), а также санитарка тётя Оля и суровая процедурная медсестра Ирина Антоновна, которая вообще сегодня не дежурила, зато подозрительно вытирала глаза клетчатым носовым платком.
- Хорошая сказка.
- Спасибо!
- А расскажи еще, пожалуйста!
Ирина Антоновна встала и сразу обрела свой привычно грозный вид. Все сразу притихли.
- Ещё будет завтра, - сказала она. – А сейчас спокойной ночи всем! Родители, пожалуйста, не проспите, в 6.30 из лаборатории придут кровь брать. Все помнят? Наташа Иванова, Люба Новикова, Шехерезада Никитина? Ещё раз спасибо тебе большое, Шехерезада. Чудесная сказка. С наступающим.
Старшая улыбнулась в ответ и задула свечку. Падал снег. Медленно, на мягких ёлочных лапах к Москве подходил новый год.
-
-
31.12.2017 в 12:30Люблю тебя очень и обнимаю!
-
-
31.12.2017 в 22:49С новым годом!
-
-
12.01.2018 в 00:52(Зато по случаю выхода этой перечитала все предыдущие, и очень порадовалась шутке про кота Софита, которую теперь понимаю!)
-
-
14.01.2018 в 10:21Я бы и рада чаще, но в последнее время перепроизводство научного текста мешает. Но буду стараться!
очень порадовалась шутке про кота Софита, которую теперь понимаю!)
Шалом
-
-
02.03.2018 в 10:23-
-
02.03.2018 в 10:23-
-
02.03.2018 в 10:53-
-
02.03.2018 в 10:54Ты крутая.
-
-
02.03.2018 в 21:00Люблю очень.